А Виль с той дымной ночи все рвется подняться на Гору. Солнечную Деву увидеть. Спросить, почему от Зверя свой народ не спасла. Чистая душа Виль, глупая душа, с детства в Солнечную влюблен…
Пала припал к пиву, и Виль шумно вздохнул.
– Жрецы говорят – мы все под взглядом Солнечной ходим, даже самой лютой зимой тепло ее взгляда на наших щеках. А я вот не чувствую. А ты, Пала, чувствуешь?
– Виль, так это же праведники. А мы с тобой что? Ты суетишься, мечешься, я в кабаке целыми днями сижу. На нас Дева если и посмотрит, так сразу отвернется.
– Нет, Пала, что-то здесь не так… Я вот отца спросил. А он и говорит – раньше чувствовал, а теперь, мол, – старый стал, кожа загрубела, ум затупился – не чую. Я так думаю, неспроста это…
Пала пожал плечом, но Виль не успокаивался:
– Раньше жрецы к Солнечной дважды в год поднимались, подарки относили. Дед рассказывал – когда из болот двуголовы полезли, она сама к нам спустилась – и отогнала… – Виль задумчиво прицокнул языком. – Неправильно это – дорога на гору есть, а никто по ней не ходит. Пала… Мы же тогда почти до конца поднялись.
– Да я помню.
– А я вот – не помню почти ничего…
Еще бы ты помнил, подумал Пала, глядя на приятеля. Вспыхнула старая боль в обмороженных много лет назад пальцах. Виль помнит только, как люди отворачивались, когда он звал на Гору. И как кривились, когда говорил – Солнечная не знала, с Солнечной что-то случилось, и ей самой нужна помощь, иначе бы пришла, защитила. И как орал, что Зверь, может быть, первым делом пожрал Деву – и люди должны хотя бы отдать последние почести. И как ему смеялись в лицо, тоже помнит, бедняга…
И страшный ледяной ветер помнит, и снег, и как мы задыхались, хватая ставший вдруг едким воздух. И как сквозь пургу слепило солнце. Как повернули назад. Только не помнит, почему. И считает Палу слабаком, сдавшимся на полпути…
Они стояли на вершине, болезненно щуря слезящиеся глаза, и растерянно оглядывались, а потом Виль с радостным криком бросился вперед, и Пала увидел вход – наполовину заметенную дыру. «Все правильно, – подумал он, – сюда Солнечная прячется по ночам». Виль уже разбрасывал снег голыми руками, всхлипывая и хрипя, и Пала бросился помогать. Под сугробами обнаружились ступеньки, и, спустившись, друзья оказались в небольшом зале. Пала огляделся, и сердце ухнуло в пустоту.
– Ты хотел поговорить с Солнечной о Звере, Виль? – натужно рассмеялся он. На сером каменном полу стояла чаша, и половина ее была ослепительно-золотая, а половина – черная, как ночь. Как Зверь. Пала небрежно покопался на дне и показал Вилю испачканные пальцы.