— Ты пришел к нам, чтобы открыть истину? — процедил он сквозь зубы. — Ну так ты открыл ее. Чего еще хочешь? Денег? Их нет у меня!
— И скоро не останется совсем, — парировал Михаил. — Если продолжишь зажигать в том же духе, твой партнер по бизнесу перепишет бумаги на свое имя. До этого осталось совсем немного времени. Знаешь, кто ему поможет в этом?
Семенов раскрыл рот.
— Да-да, она самая. Твоя беспечность с возрастом никуда не исчезла, и ты даже жен выбираешь так, будто вышел в магазин за пивом и сигаретами…
Михаил начал злиться. Ему по молодости лет все же казалось, что информация попадет в правильные уши и благодарные граждане города, прослезившись, вручат ему памятную грамоту. Но он вынужден был признать, что проиграл. Этот разговор абсолютно бесполезен.
— В целом все ясно, — сказал Владимир Петрович, разливая остатки наливки. — Одно непонятно: если ты прав, то что в таком случае нам делать?
Михаил и дядя Петя переглянулись.
«Стоит ли и говорить?» — спрашивал взглядом Миша.
«Решай сам», — отвечал Петр.
Миша решил не выкладываться полностью. Неизвестно, как поведут себя эти загадочные туземцы, если узнают…
— Вам лишь следует быть осторожными, — сказал Михаил. — Вы при всем желании не узнаете, откуда ждать нового удара.
— А ты узнаешь? — прищурился Семенов.
— Я, пожалуй, смогу. Все зависит от моего старания…
— Ага, а старание твое зависит от размеров нашей благодарности! В какой валюте измерять, Эбрагини-Вафа? Ты доллары принимаешь?
«Все-таки надо будет дать ему в рыло, — подумал Михаил, — вот только чуть-чуть освобожусь».
— Я не безумный филантроп, — сказал он, обращаясь ко всем, кроме Семенова, — но в данном случае о заработке речь не идет. Для меня это испытание. Но я не могу просто пройти мимо, потому что вижу последствия. Я не смогу спать спокойно, если сейчас буду сидеть сложа руки. Речь идет о ваших жизнях. Пейте наливку, пока пьется, и будьте осторожны. Придет время, и я скажу, откуда ждать неприятностей. Если вы захотите услышать, конечно.
Михаил кивнул на прощание и повернулся к дяде Пете:
— Проводите меня до остановки.
Они покинули собрание.
По дороге дядя Петя удрученно молчал, будто испытывая неловкость за своих соседей. Михаил злился, и руки в карманах джинсов сжимались в кулаки.
— Что скажешь, Миш? — решился подать голос Петр, когда до остановки маршрутного такси оставалась пара сотен метров.
— Скажу, что люди ни фига не меняются. Ходят в церковь, крестятся и держат свечки, но за пределами храма ведут себя как последние ублюдки. Они плюют три раза через левое плечо и обходят за километр черную кошку, но когда им говоришь, что твой дом стоит на неупокоенной могиле, они смеются и продолжают бухать. Я не знаю, на какую точку надо надавить, чтобы у человека что-нибудь екнуло. Веришь, я едва удержался, чтобы не напустить на вашего Семенова головную боль. Такую, чтобы башка разорвалась.