Убить чудовище (Рябинина) - страница 3

И все же… И все же Фарагунд прав. Лучше я умру, чем покрою себя позором. Себя, свой род и свою любимую. Кто посватается к ней, зная, что я отказался от нее? Если я уклонюсь от схватки, формально она не станет вдовой-девственницей, но все будут думать, что не так уж она хороша, раз мне не хватило смелости выйти и сразиться ради нее. Да и зачем мне жизнь без Альгейды? А уж предложить ей бежать со мной и жить среди этих жалких земляных червей у меня и вовсе не повернется язык.

Мои друзья продолжали спорить и разошлись так, что чуть не начали драку, но все же одумались. И вспомнили обо мне.

– Хендрик, а ты что молчишь? – Руперт заглянул мне в глаза. – Что ты решил?

– Скажи, ты очень любишь Альгейду? – осторожно, выбирая слова, начал Фарагунд. – Ты уверен, что любишь ее настолько, чтобы идти ради нее на бой? Ведь пока о вашей помолвке не объявлено на собрании, формально вы оба свободны. Если ты откажешься сейчас, это не опозорит ни тебя, ни ее.

Любил ли я Альгейду? Она снилась мне с тех пор, как, повзрослев, начала притягивать к себе взоры своей красотой. Мне редко удавалось перекинуться с ней словом, – кёниг держал дочь в строгости и почти не выпускал из дома – но каждый раз, когда на богослужении, на собрании или на празднике мы встречались взглядами, я читал в ее глазах затаенную грусть и нежность. Да, я любил ее уже несколько лет, чувством тихим и светлым, но было в нем больше спокойного любования прекрасным и неспешных мечтаний. И, может быть, еще неделю назад я не осмелился бы идти к кёнигу, заранее зная, каким будет его ответ. Но в это полнолуние случилось нечто, изменившее все.

С детства я любил ночные купания под луной, но даже не догадывался, что их любит и Альгейда. Как обычно, я заплыл на середину озера и нежился в лунном свете и своих мечтах, когда предмет моих грез вдруг оказался рядом со мной наяву.

Услышав плеск воды и тихий смех, я повернулся – и увидел ее, входящую в озеро. О Творец! Как прекрасна она была в этот миг! Ее нежная кожа сияла, стройный стан пленительно изгибался. Альгейда негромко запела, и я понял, что изнемогаю, что моя тихая нежность вдруг превратилась в пылкую, бушующую страсть.

– Альгейда, – простонал я, и ее пение смолкло. Она замерла и ждала, когда я приближусь.

Наши тела были так близко, и сердца наши бились как одно. Я шептал ей слова, которые потом не мог вспомнить, и она отвечала мне. И только целомудрие, взращенное поколениями благочестивых предков, остановило нас у последней черты. Наш брачный союз должен был быть благословлен древним обрядом, и мы не могли нарушить этот обычай.