— В данный момент Чебрецов приближается к днепровской переправе. Главными силами должен следовать через Мостки и Поножовщину, — в один миг подсчитав время марша, сказал Балашов.
— Считаешь, остановить его, возвратить на исходный рубеж? — спросил Ивакин.
— Это было бы лучшим выходом, если только не поздно.
— Все. До свидания. Перехвачу! — уверенно отозвался Ивакин.
Трубка щелкнула, прежде чем Балашов успел сказать слово. На осенней лесной дороге в лесу, за полсотни километров от штаба, Балашов ощутил не только помощника, но энергичного, бодрого друга, который верит ему, полагается на его ум и знания, понимает его... Но главное, главное — верит...
Вдруг все стало легче. Даже туман неведения над картой начал рассеиваться. И из сплошных неизвестных, из иксов и игреков этого сомнительного и путаного уравнения, начали вырисовываться пути точных решений.
Выезжать самому нельзя, надо сидеть именно здесь и держать управление. Правофланговый прорыв у соседа может создать опасную ситуацию, угрожая разгромом Мушегянца и Лопатина. Лопатин был прав, надо просить разрешения фронта об отходе на запасной рубеж.
Фронт наконец отозвался. Балашов по телефону доложил обстановку, просил разрешения об отводе войск.
«Если Ермишин ранен, то отвечаете вы. Приказа об отводе на запасной рубеж не даю. Панике не поддавайтесь. Обстановка вами не обрисована. Удерживать рубежи. Жду донесения через час».
На этом связь порвалась, телеграфная лента застыла.
— Что с телеграфом?! — напал Балашов на дежурного по связи капитана.
— Не знаю, товарищ генерал. Не понимаю... У нас с аппаратом в порядке... — испуганно бормотал капитан.
— Переходите на радио. Вызывайте еще раз фронт, — потребовал Балашов.
На узел связи Балашову из оперотдела позвонил Бурнин.
— С участка соседней армии фашистские танки выходят во фланг и на КП Мушегянца. Охрана КП только что отразила атаку. Мушегянц просит разрешить ему отход, во избежание окружения, — доложил Бурнин.
— Приказ фронта — удерживать рубежи! — со злостью выкрикнул Балашов.
Он снял каску и вытep потный лоб рукавом шинели, но капли выступили опять в тот же миг на угловатых буграх над висками.
Удерживать рубеж — это значило подвергаться разгрому. Начать немедля отход на запасные рубежи — это значило сохранить живые силы и минимальный порядок хоть в части соединений, в тылы которых еще не проникли танки врага. Но отвод целой армии без приказа фронта мог рассматриваться как измена. «Панике не поддавайтесь», — сказали ему. При его биографии самовольный отвод на запасной рубеж мог обернуться прямым обвинением, которого не расхлебаешь...