— Откуда они знают, что там есть место между телами?
Внезапное волнение толпы, собравшейся у крытого прохода, ознаменовало приезд актеров.
Элпью заметила, что на лице Сиббера застыла его рассчитанная на публику улыбка, в которую он внес оттенок трагизма: брови подняты домиком, взор опущен. Он явно хорошенько потренировался перед зеркалом, прежде чем выйти сегодня на люди.
— Мадам Роксаны не видно, — прошептала графиня.
Подкатил еще один экипаж, и оттуда выпрыгнул мальчик-подмастерье с большой шкатулкой, в каких держат драгоценности. Он пробрался на церковный двор и, прислонившись к одной из могильных плит, принялся отпирать шкатулку. Из нее он достал какой-то список, просмотрел его, словно запоминая, а затем достал из шкатулки горсть колец и осмотрелся. Потом деликатно приблизился к актерам, стоявшим кучкой у входа в церковь вместе со священником.
— Мистер Рич? — Когда Рич кивнул, мальчик вежливо подал ему кольцо. — Траурные кольца, сэр. Извините, что мы немного запоздали. В лавке ювелира возникла путаница, сэр. Миссис Лукас вставила в свое завещание пункт о траурных кольцах для всех вас. — Мальчик прошел вдоль ряда актеров, раздавая кольца и называя имена получателей. — Мистер Сиббер, мистер Пауэлл...
Графиня обратила внимание, что Сиббер бросил на Джорджа вопросительный взгляд.
За оградой снова возникла суматоха, и толпа стала напирать. Прибыл катафалк с гробом. Священник дал знак и пошел по дорожке, чтобы начать церемонию.
— Я есмь воскресение и жизнь, говорит Господь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек.[15]
— Мистрис Монтегю все нет как нет, — сказала графиня на ухо Элпью, пока специальные служители несли гроб в церковь. — И, что еще интереснее, нет мистера Лукаса.
— Ты положил беззакония наши пред Тобою и тайное наше пред светом лица Твоего...[16]
В церкви, встав на колени в одном из последних рядов, Элпью и графиня принялись наблюдать за окружающими, пока священник продолжал монотонно возглашать:
—... Все дни наши прошли во гневе Твоем; мы теряем лета наши как звук.[17]
Открылась дверь, и в церковь незаметно вошел синьор Лампоне. Он преклонил колени, а затем сел в ряду напротив, его серебряный нос сиял в свете, падавшем сквозь высокие окна.
— Папист! — Элпью ткнула графиню в бок локтем. — Вы заметили?
— Все итальянцы паписты.
— Посмотрите-ка на это, — сказала Элпью, указывая на большую трещину в полу.
— Мертвые воскресают! — подмигнула своей компаньонке графиня. — По мере того как разлагаются. Я же сказала тебе, что здесь похоронили очень много людей.