Да… Никто не упрекал Ванина, кроме него самого. А потом и мы ехали посмеиваться над его сверхосторожностью.
Это уже, когда Марс перестал нам казаться таинственным, когда мы пообвыкли и поняли сердцем, а не умом, что марсианская природа ничуть не каверзней земной, пожалуй, даже наоборот. А к Ванину последнему пришло это понимание. И его наши шуточки ранили.
Винить ли себя в них? Задним числом оно, конечно, можно. Ну, а так, положа руку на сердце? Мы люди веселые. Без чувства юмора, как ни парадоксально, нельзя исследовать планеты: сгоришь от перенапряжения. А шутка, в этом убеждает меня весь мой опыт, как предохранительный клапан. Посмеешься - и сразу легче.
Перебираю сейчас все наши остроты: нет, ничего обидного в них не было. Когда точно такие же по тону мы адресовали друг другу, то хохотали все - и “обидевшие” и “обиженные”. И Ванин смеялся, когда ему доставалось. Очень натурально смеялся… Только теперь я понимаю, что не всегда тот смех шел от сердца… Где-то в подсознании, верно, звучало: “трус”.
В те самые дни, когда мы уже освободились от робости, а Ванин еще нет, и произошло открытие марсианского прибоя.
И открыл его, как ни странно, Ванин.
Вот как это было.
Мы приближались к этим вот красным скалам со стороны песков. Только поблизости от них слышен стеклянный шорох, предваряющий прибой. Но подошли мы к скалам, когда он уже смолк, поэтому ничто не предупредило нас.
Ванин по своему обыкновению шел сзади, ступая след в след. (Обычно он старался держаться середины; это еще тогда, когда мы двигались только цепочкой; теперь же мы шли тесной гурьбой, и Ванину поневоле приходилось держаться позади.) Мы уже выбрались на берег. Ванину оставалось несколько шагов. И тут песок колыхнулся. От неожиданности Ванин упал. Хотел встать, ноги утонули в песке. Он сдержался, не закричал, но мы видели, как побелело его лицо. Пока мы лихорадочно разматывали капроновый трос, пока бросали, прибой окунул Ванина несколько раз в песок, и он понял, что ничего страшного нет. Песок в черте прибоя никак не назовешь зыбучим. Текучим он становится лишь сверху; можно почти везде встать и нащупать твердое дно. Причина, вероятно, та, что у скал очень мелко.
Ванин быстро сообразил, что к чему (лишнее свидетельство, что трусом в обычном понимании он вовсе не был). Он не дал себя вытащить и вылез сам, держась за трос просто так, на всякий случай.
Когда мы поняли, что ничего смертельного в этой ситуации не было, мы не могли сдержать смеха при воспоминании о нелепых телодвижениях Ванина, его растерянной физиономии.