Следом за передовым отрядом гвардии ехали двести загонщиков. Все — настоящие гирканцы из восточных степей, смуглые, раскосые и белозубые, подлинные знатоки больших облавных охот. В руках они держали рогатины, бичи, трещотки, погремушки и сети. Некоторые демонстрировали свое искусство перед многочисленными зрителями и производили невероятный шум треском, свистом, щелканьем и дикими завываниями, вызывая одобрительные возгласы публики.
Затем наступил черед егерей. Эти рослые молодцы, набранные из будинов, герулов и мунган, шли пеппсом, еле удерживая на прочных поводках, плетенных из трех слоев турьей кожи, заливисто лающих псов — здоровенных, пегой масти, гирканских овчарок. Псы, скаля желтые, в бурунах пены, клыки, яростно бросались на глазевшую толпу, заставляя ее невольно подаваться назад. Другой отряд егерей вел в поводу охотничьих барсов — пардусов или гепардов. Эти поджарые пятнистые кошки из глубинных районов Гиркании, не в пример псам, вышагивали чинно, с чувством собственного достоинства. Но в их напускной смиренности чувствовались огромная мощь и готовность к стремительной погоне за отчаянно удирающей добычей.
За егерями ехали на искусно подобранных жеребцах сокольничьи, одетые в белоснежные полушубки, сшитые из шкур северных медведей Патении. На руках сокольничьих, нахохлившись, сидели щеголявшие белым оперением соколы, кречеты, балабаны и даже совы с пышными шароварами на ногах, моргавшие огромными, обманчиво подслеповатыми глазами. Это говорило о том, что охота будет продолжаться и ночью. Даже лесная мыпь не смогла бы ускользнуть от облавы, но сов натаскивали на добычу покрупнее.
За сокольничьими ехал отряд Красных Стрелков, набиравшийся из иирков — наиболее искусных из всех кочевых племен Сакалибы стрелков из лука. Эти парни, одетые в красные кафтаны и лисьи хвостатые шапки восседали на рыжих и гнедых жеребцах. Даже сапоги, конская сбруя, сайдаки и оперение стрел были выкрашены в ослепительн алый цвет.
И лишь затем наступал черед королевской свиты, ехавшей в двойном кольце Серебряных Грифов, сурово сжимавших шипастые чукмары и изогнутые дамастские мечи.
Свита ослепляла своим великолепием. Здесь были нукеры, туменбаши и тарханы, разодетые в золоченые, вороненые, червленые доспехи, в плащи, подбитые лисьим, рысьим и собольим мехом, в богатых меховых шапках и причудливой формы шлемах, кованных в Кхитае и Вендии. Среди них ехал и тархан города Кангара, заблаговременно присоединившийся к охоте.
Бросалось в глаза полное отсутствие женщин — в этом заключалось основное отличие любой гирканской охоты от хайборийской. Если бы охота происходила при дворе аквилонского короля, то свита обязательно пестрела бы пышными нарядами придворных дам. Но суровые степные обычаи не допускали присутствия на охоте женщин. И дело тут было вовсе не в чрезмерном деспотизме и угнетенности женщин, как иногда считали на западе, а скорее в том, что сама охота была занятием гораздо более опасным, нежели в Хайбории, где искусные егеря выгоняли затравленного зверя так, что изнеженные господа расстреливали его почти в упор. Здесь же каждый придворный должен был показать свое мужество и силу. И, без сомнения, большинство из них были способны на это. В основном это были седоусые, суровые ветераны, привычные к седлу, луку, мечу, рогатине и плети.