Главной же причиной, побуждавшей Тита к такому образу действия, была
надежда, что вид казненных склонит иудеев к уступчивости из опасения, что в
случае дальнейшего сопротивления их всех постигнет такая же участь. Солдаты в
своем ожесточении и ненависти пригвождали для насмешки пленных в самых
различных направлениях и разнообразных позах. Число распятых до того
возрастало, что не хватало места для крестов и не хватало крестов для тел.
2. Мятежники, однако, не только не отрезвились этим ужасающим зрелищем, а,
напротив, коварно воспользовались им для склонения на свою сторону и остального
народа. Они пригоняли к стене родственников переметчиков и тех граждан, которые
были миролюбиво настроены, и указывали им на то, какая участь постигает
бежавших к римлянам, утверждая при этом, что распятые были не военнопленниками,
а просители помощи и пощады. До поры до времени, пока дело не разъяснилось в
настоящем своем виде, многие, действительно, воздерживались от бегства и
оставались в городе, но иные тотчас же бежали оттуда с преднамеренной целью
погибнуть как можно скорее, так как смерть от рук врага считалась уже усладой в
сравнении с мучительной смертью от голода. Тит, между тем, приказал отрубить
руки многим [363] пленникам для того, чтобы они не были
приняты за перебежчиков и своим искалеченным видом вызывали бы доверие
осажденных, и в таком виде послал их к Иоанну и Симону со следующим
предложением: пора бы им остановиться и раскаянием спасти хотя бы в последнюю
минуту собственную жизнь, величественный родной город и храм, который не имеет
равного себе у других народов; если же они его не послушаются, то они будут
вынуждены уничтожить весь город. Одновременно с тем он объехал валы и поторопил
рабочих, желая этим показать, что за его угрозами последует и исполнение. Но
те, на стене, в ответ на эти слова, поносили Цезаря и его отца. «Смерть мы
презираем, – восклицали они, – смерть гораздо приятнее нам, чем рабство. Но
пока мы еще дышим, мы будем причинять римлянам столько вреда, сколько у нас
хватит сил и возможности. Нашим городом мы нисколько не дорожим, так как мы,
как ты сам заявляешь, все равно должны погибнуть; что же касается храма, то Бог
имеет лучший храм – вселенную. Однако мы еще надеемся, что и этот храм будет
оберегаем тем, который в нем обитает. С ним в союзе мы осмеиваем всякие угрозы,
от которых действительность еще далека, ибо исход дела в руках божиих!»
3. В это время в римский лагерь прибыл Антиох Эпифан{56} во главе многих тяжеловооруженных воинов и со свитой так
называемых македонян. Это были исключительно его ровесники, люди высокого
происхождения, едва только вышедшие из отроческого возраста, вышколенные и
вооруженные на македонский манер, откуда и их название: «македоняне».
Большинство, однако, из них далеко не достигало славы этой нации. Из всех
царей, подчиненных римлянам, самым счастливым был царь коммагенский; но и он
испытал на себе изменчивость судьбы. Уже на закате лет он представлял собой
пример того, что никто до самой смерти не может считать себя счастливым. Сын
его, появившийся туда в такое время, когда отец его находился на высоте своего
счастья, выражал свое удивление по поводу того, что римляне так медлят с
покорением стены. Он сам был храбрый воин, обладал твердой, непреклонной волей
и могучей телесной силой, которая в связи с его отвагой была почти непобедима.
Тит на его слова, посмеиваясь, отвечал: «Наше желание вполне совпадает с
вашим». Тогда Антиох со своими македонянами сделал приступ на стену. Благодаря
своей силе и ловкости он лично успел увернуться от иудейских стрел, осыпая в то
же время иудеев своими стрелами, но его юные воины, за исключением только
немногих, были смяты; они