9. Иудеи между тем, увидев, что в сражениях они постоянно терпят потери, а
опасность войны надвигается и стучится уже в ворота храма, отрезали пораженные
члены, как обычно поступают с воспаленным телом, когда хотят предотвратить
распространение болезни. Они сожгли ту часть северо-западной галереи храма,
которая была соединена с Антонией, и сломали ее еще дальше на протяжении
двадцати локтей. Таким образом, они первые своими собственными руками начали
уничтожать огнем священные здания. Два дня спустя, в 24-й день упомянутого выше
месяца, римляне тоже сожгли находившуюся в соседстве галерею, а когда огонь
охватил площадь в пятнадцать локтей, иудеи еще помогли им и сорвали крышу. Имея
возможность бороться с огнем, они не только не препятствовали ему, но и сами
еще истребляли все, что находилось между ними и Антонией. Невозмутимо глядели
они на пожар и давали ему производить свои опустошения, насколько это было в их
собственных интересах. Вокруг храма, однако, борьба не прекращалась, стычки
между мелкими отрядами происходили беспрерывно.
10. В те дни из среды иудеев выступил некто Ионафан, низенький, невзрачный,
по происхождению и во всех других отношениях человек незначительный; появлялся
он всегда у гробницы первосвященника Иоанна{9}, и, раздражаясь высокомерными речами против римлян,
вызывал храбрейшего из них на поединок. Большинство расположенных там солдат
считало его недостойным внимания, иные, напротив, как казалось, побаивались
его; разумно рассуждали, что с человеком, ищущим смерти, не следует пускаться
в бой, ибо отчаявшиеся обладают безграничной яростью, и нет у них
[390] страха божия; рискующий же своей жизнью в борьбе,
выигрыш которой не может принести особенно великой славы, а проигрыш сопряжен
не только с позором, но с опасностью, обнаруживает больше бешеной отваги, чем
мужества. Долгое время поэтому никто не откликался на его зов, но когда иудей –
большой хвастун и ненавистник римлян – начал над ними насмехаться и упрекать в
трусости, выступил конный солдат Пудений, возмущенный его словами и
чванливостью, а может быть, потому, что относился к его малорослой фигуре с
пренебрежением, – и завязал с ним рукопашный бой. Хотя он в общем превосходил
своего противника, но счастье ему изменило, и он упал на землю. На упавшего
наскочил Ионафан, пронзил его, а затем стал ногами на его труп, раскачивал
правой рукой окровавленный меч, а левой рукой щит, торжествовал перед лицом
всего войска, хвастал падением воина, и так он издевался над римлянами, пока
центурион Приск среди его прыганья и хвастливой болтовни не прострелил его
насквозь стрелой. При виде этого иудеи и римляне, движимые совершенно
противоположными чувствами, издали громкий крик. Скривившись от боли, иудей
упал над телом своего противника, являя тем живое доказательство, как быстро на
войне следует за незаслуженным счастьем должное возмездие.