воротами колоннады Ксиста во
время своей борьбы с Симоном. То, что уцелело от огня, иудеи разрушили,
покрывая развалинами тела погибших. На следующий день римляне, в свою очередь,
сожгли еще всю северную галерею до восточной. Угол, в который упирались обе эти
галереи, возвышался над самым глубоким местом Кидронской долины. В таком
положении находилась ближайшая окрестность храма.
3. В городе между тем голод похищал неисчислимые жертвы и причинял
невыразимые бедствия. В отдельных домах, где только появлялась тень пищи,
завязывалась смертельная борьба: лучшие друзья вступали между собой в драку и
отнимали друг у друга те жалкие средства, которые могли еще продлить их
существование; даже умиравшим не верили, что они уже ничего не имеют:
разбойники обыскивали таких, которые лежали при последнем издыхании, чтобы
убедиться, не притворяется ли кто-нибудь из них умирающим, а все-таки скрывает
за пазухой что-нибудь съедобное. С широко разинутыми ртами, как бешеные
собаки, они блуждали повсюду, вламывались, как опьяненные, в первые встречные
двери – из отчаяния врывались в дом даже по два, по три раза в один час. Нужда
заставляла людей все хватать зубами, даже предметы, негодные для самой
нечистоплотной и неразумной твари, они собирали и не гнушались поедать их. Они
прибегали, наконец, к поясам и башмакам, жевали кожу, которую срывали со своих
щитов. Иные питались остатками старого сена, а некоторые собирали жилки от мяса
и самое незначительное количество их продавали по четыре аттика. Но зачем мне
описывать жадность, с какой голод набрасывался на безжизненные предметы? Я
намерен сообщить такой факт, подобного которому не было никогда ни у эллинов,
ни у варваров. Едва ли даже поверят моему страшному рассказу. Не имей я
бесчисленных свидетелей и между моими современниками, я с большей охотой
умолчал бы об этом печальном факте, чтобы не прослыть перед потомством
рассказчиком небылиц. С другой стороны, я оказал бы моей родине дурную услугу,
если бы не передавал хоть словами того, что они в действительности испытали.
4. Женщина из-за Иордана, по имени Мария, дочь Элеазара из деревни Бет-Эзоб
(что означает дом иссопа){10}, славившаяся
своим происхождением и богатством, бежала оттуда в числе прочих в Иерусалим,
где она вместе с другими переносила осаду. Богатство, которое она, бежав из
Переи, привезла с собой в Иерусалим, давно уже было разграблено тиранами;
сохранившиеся еще у нее драгоценности, а также [393] съестные
припасы, какие только можно было отыскать, расхищали солдаты, вторгавшиеся
каждый день в ее дом. Крайнее ожесточение овладело женщиной. Часто она
старалась раздразнить против себя разбойников