Профессор Добранецкий побледнел и нахмурил брови.
– Мы все на его стороне, – заявил он авторитетно.
– Да? И вы тоже, пан профессор? – она заглянула ему прямо в глаза.
Добранецкий не сумел спрятать возбуждение.
– Моя дорогая пани, когда вы еще изволили ходить в школьном платьице, я издал биографию профессора Вильчура! Вы еще слишком молоды и чересчур смело позволяете себе пренебрегать дистанцией между нами. Не думаю, что есть необходимость объяснять это вам конкретнее.
Доктор Люция растерялась: действительно, между ней и Добранецким была такая дистанция, как между рядовым и генералом, и только внезапный гнев позволил ей забыть об этом на минуту.
Воспользовавшись тем, что Добранецкий повернулся к доценту Бернацкому, Люция вышла из кабинета. Кольского она нашла на втором этаже, где он заканчивал перевязку. Она была так расстроена, что он спросил:
– Что-нибудь случилось?
Она покачала головой.
– Нет-нет. Ничего серьезного. Только они снова что-то затевают… Я хотела бы с вами поговорить.
– Хорошо. Через пять минут я буду свободен. Подождите меня в моей комнате.
В глазах его была грусть и беспокойство. Когда он вошел, Люция сидела за столом и плакала.
– Какой омерзительный и страшный мир! Кольский деликатно взял ее за кончики пальцев и заговорил спокойным мягким тоном:
– Он всегда был таким. Борьба за бытие – это не детская и не дружеская игра, это война, непрестанная война, в которой защищаются не только словами, но и зубами и когтями. Тяжело. Но, вероятно, так должно быть. Ну, успокойтесь, панна Люция, я прошу вас, успокойтесь, пожалуйста.
Председатель Тухвиц задумчиво стучал карандашом по стопке тонких карточек, исписанных машинописью.
– Я прочитал вашу докладную записку, пан профессор, – говорил он, не поднимая глаз на сидящего с другой стороны стола Добранецкого, – прочитал и должен сказать, что вы ставите меня в чудовищно неприятное положение. Конечно, я должен согласиться с некоторыми вашими аргументами, но ни с точки зрения закона, ни сам лично ничем не могу помочь.
Добранецкий задвигался в кресле.
– Извините, но я вас не понимаю.
На лице Тухвица появилось раздражение.
– Видите ли, пан профессор, я в ваших медицинских вопросах ничего не смыслю. Я – финансист и точно знаю свои обязанности. Так вот, профессор Вильчур поступил с нами весьма порядочно, как джентльмен. Конечно, он мог не взять на себя вину, а свалить ее на терапевта, которая не обследовала Доната. Разумеется, тогда он имел бы право на частичную долю ответственности как хозяин клиники, и суд, я думаю, признал бы за ним это право. Однако сомневаюсь я в том, что тогда мы смогли бы получить всю сумму страховки, и разбирательство тянулось бы годами. Я должен быть ему благодарен или уж, по крайней мере, относиться так же по-джентльменски.