Красное солнце давно закатилось, а голубое, чуть порыжев, чуть сплюснувшись, купалось низко в оранжево-сером дыму заката, когда профессор подрулил к приземистому куполу станции. Бронированные створки у вершины были раздвинуты, и полувыдвинутая сложная конструкция антенны четко рисовалась на фоне далекого неба. Вход был отчетливо виден - темный квадрат, открытый, словно гостеприимный капкан. Вездеход, замедляясь, накатом въехал в густую тень и остановился у груды обломков и стоящих дыбом исковерканных перекрытий, в которую превратилось, очевидно, какое-то вспомогательное здание.
Некоторое время профессор сидел неподвижно в теплой кабине. Как-то вдруг он понял, что ненавистная секция в ненавистном блоке была, как ни крути, его домом, - а теперь вокруг был необозримый, мертвый, загадочно молчащий мир. Мимолетно профессор пожалел, что отказался от охраны. Потом вдруг захотел, чтобы стая крыс бросилась из развалин и уняла боль. Откинул дверцу. В кабину хлынул холодный воздух.
Профессор спрыгнул на песок. От тишины звенело в ушах, бухала кровь. Небо в зените было густо-зеленым, а над западным горизонтом широко парили серо-малиновые тлеющие крылья. И тут донеслись голоса.
...Под прикрытием полуосыпавшейся стены два одетых в лохмотья мальчика лет семи играли во что-то на песке. У того, кто кидал, левая рука болталась иссохшей плеточкой; тот, кто следил, высунув от напряжения язык, весь изглодан был лучевыми язвами - голые ноги, голые руки в трескающихся струпьях, запекшийся гной на пол-лица. Он угрюмо сказал:
- Моя.
- Дурак, - беззлобно сказал сухорукий, - у тебя корка в глаз заросла. Ты другим глянь. - Он что-то показал на песке растопыренными пальцами.
- Моя, - упрямо сказал мальчик в язвах.
Сухорукий добродушно рассмеялся и тут заметил профессора.
- Ой, секи.
Некоторое время они без особого интереса разглядывали профессора, потом сухорукий сказал нетерпеливо:
- Ну, кидай.
- Клопы, - донесся из глубины голос постарше, - ужинать!
Мальчик в язвах, вскочив, хлопнул себя по животу ладонями. Сухорукий оказался не столь бодр.
Как в трансе, профессор двинулся за ними - оступаясь на вывертывающихся из-под ног обломках, вошел внутрь, сунулся в узкую щель. За нею открылась другая комната, в ней было даже подобие потолка, - под треснутой, опасно перекошенной железобетонной плитой сидела на коленях маленькая девочка в драном мужском пиджаке на голое тело и, едва разлепляя трепещущие от холода губы, баюкала безголовую куклу.
- Только хлеб я в атомную лужу уронил, - угрюмо предупредил мальчик в язвах.