- Ребята!! - срывая голос, закричал профессор. - У меня и оружия-то нет! - И пошел вдоль груды развалин, заглядывая в каждую щель и крича. С губ его слетал пар, светившийся голубым светом в лучах нескончаемой, неимоверно далекой электросварки голубого солнца.
Из темного входа в купол раздался приглушенный, долгий механический стрекот и смолк.
Профессор узнал его. Это работало печатающее устройство компьютера. На станции кто-то был.
Бесплотно и неважно проплыла в голове мысль об автомате, оставленном на сиденье автомобиля, но тут же, словно возвращенный запоздалым эхом, раздался в ушах профессора его собственный голос: "У меня и оружия-то нет!" Напоследок глубоко дыша воздухом необозримого простора, неподвижным и стылым, профессор двинулся вперед. Песок с мягким шумом подавался под ногами.
Тускло освещенная пультовая на втором этаже была завалена ворохами бумажных лент; рыхлые груды шевелились и колыхались от сквозняка. Профессор замер, нерешительно выбирая, куда поставить ногу, и тут человек в одном из кресел у пульта - в гермокостюме и надетом поверх странном, самодельном черном балахоне, напоминающем отдаленно рясу, - заметил его и закричал, будто расстался с профессором полчаса назад:
- Иди, иди сюда! Я что-то не могу встать.
Профессор шагнул вперед, топча проминающиеся кольчатые сугробы, испещренные вереницами нулей.
- Отлично! - возбужденно крикнул человек в балахоне. - Наконец-то! А что, уже мир? - как-то обескураженно спросил он. - Шлем можно снять?
- Уже давно мир, - ответил профессор спокойно и присел на краешек вертящегося стула. - Но шлем пока оставьте, хорошо?
- Хорошо... - растерянно ответил человек в балахоне. Помолчал. Понимаешь... Он не соглашается.
- Кто?
- Он. Я все отладил наконец и молю вторую неделю. Он отвергает все доводы. - Человек в балахоне перебросил какой-то рычажок на пульте, застрекотал перфоратор. Бумажная лента, вздрагивая, поползла наружу, и человек в балахоне отпрянул с отчаянным стоном. - Вот... опять... Выключил. Профессор привстал посмотреть: по ленте текло "00000000000..." Мутаций молю! Он не дает. Ты не понимаешь!! - вдруг выкрикнул человек в балахоне, как бы осененный новой мыслью. - Наука до сих пор развивалась в отрыве от культуры. Ее фундамент закладывали наивные гении, из-за своей исключительности мучимые комплексом вины перед стадом тупых полуголодных животных. Гениям казалось, что стоит лишь накормить этих безудержно, как крысы, плодящихся скотов, одеть их - и дух воспарит у всех. Но вместо этого рты разевались все шире, а душа все усыхала. И наука продолжала, продолжала, продолжала гнать синтетические блага! Я первый - первый! использовал ее по назначению! Я создал надежные средства коммуникации с богом!