Прислушиваясь к разговору в кабинете, Ми-люнэ старалась меньше звякать ведром и совком.
Выйдя в коридор, Струков увидел склоненную у печки фигуру Милюнэ. Она усердно шевелила кочергой в бушующем пламени. Какой-то червячок шевельнулся в груди у Струкова; но, вспомнив черные, словно литые кулаки Булатова, он прошел мимо.
Для начала он решил зайти к Анемподисту Парфентьеву, благообразному человеку, которого часто видел в церкви. Он пособлял отцу Михаилу во время службы, а раз после пурги даже забрался на колокольню поправить покосившийся от ветра крест.
Еще в сенях Струков услышал пение:
Напишу я письмо не пером, не чернилом, Напишу я письмо горючей слезой…
— Есть кто дома? — крикнул из сеней Струков, чтобы дать знать о своем приходе.
— Есть, почему нет? — Дверь, обитая оленьими шкурами, отворилась, и сам хозяин выглянул. — Я тут дома, моя жинка дома, дегашки… Куда нам ходить, дома, сидим.
Струков вошел в маленькую комнатку. У окна стоял столик, а остальную часть комнаты занимали полати и большая печка.
— Гляди, Матрена, кто к нам в гости пришел! — засуетился Анемподист Парфентьев, — Проходите, ваше благородие, садитесь,
В комнате было душно и тепло.
Струков снял шапку и перекрестился на образа.
Его удивила лампадка, горящая довольно ярким пламенем без копоти."
— Где лампадное масло берете? — спросил он, кивнув на образ.
— У моря берем, у тюленя, — ответил, кланяясь в пояс, Анемподист. — Поставь-ка, Матрена самовар, гостю с холоду чаю хочется.
— Стало быть, в лампаду тюлений жир заливаете? — продолжал пытать Струков.
— Он самый, — кивал Анемподист, — В нашей церкви только такое сало и горит.
Только теперь Струков догадался, отчего" это в ново-мариинском храме воняло, как на китобойном судне.
Матрена, дородная, но шустрая баба, обмахнула тряпицей единственный гнутый венский стул и подала почетному гостю:
— Садитесь, пожалуйста.
Детишки мал мала меньше гнездились на полатях и оттуда испуганно смотрели на неожиданного гостя, вполголоса обсуждая его шинель, погоны и особенно длинную саблю, волочащуюся по полу и ставшую стоймя меж коленей, когда Струков уселся на стул. И еще на поясе у негр в кожаном чехле висело маленькое'ружьецо, из которого стреляют по людям…
Анемподист был страшно напуган приходом Струкова. Он ворошил мысли, стараясь дознаться, по какому такому случаю прибыл самый большой милицейский начальник.
Заварили чай и поставили перед Струковым лучшую чашку — из китайского фарфора.
— Где покупал? — спросил Струков, щелкнув ногтем по тонкой стенке чашки.
— В лавке у Сооне-сана, — быстро ответил Парфентьев. — Вам нравится?