Вот большая коробка со старыми письмами.
Я начал отчаиваться. Если я стану читать все письма подряд, на это уйдет много дней. Угрызений совести я, признаюсь, не испытывал. Я наудачу стал извлекать письма из конвертов — приглашения, старые счета, изредка личные письма. Но и в них ничего достойного внимания не нашлось.
Тогда я принялся за старую мебель.
В старом секретере было множество ящиков. Может, один из них с двойным дном? Я начал выдвигать ящики. На пол посыпались пуговицы, полоски китового уса для корсета, пасьянсные карты, незаконченные вышивки, старые тетради с записью расходов.
Я сорвал с себя галстук.
Я вспорол плюшевую обивку двух колченогих стульев, которые стояли под углом друг к другу и друг друга поддерживали. Стоило мне дотронуться до стульев, как на пол рухнула стоячая вешалка. Она переломилась надвое. Падая, она взметнула серое облако паутины, скопившейся на ее верхней полке.
Сигнальные огни с моей мирной парусной лодочки отбрасывали на потолок резкие светотени.
Вот связанные веревкой комплекты старых газет и журналов.
Перочинным ножом я перерезал веревки. Стопки журналов расползлись по полу, я растянулся на них. Здесь были не только газеты и еженедельники.
Здесь были комплекты журнала «Самтиден» за двадцать пять лет.
Но в ту минуту я забыл, что я кандидат филологических наук. Даже «Самтиден» был для меня всего-навсего старой бумагой. Я перелистал комплекты и ничего не нашел между пожелтевшими страницами.
У меня уже не было времени разложить «Самтиден»; по годам. Я сгреб журналы в одну огромную груду.
Ящик со старым фарфором. Каждый предмет завернут в газетную бумагу. Я стал действовать осторожнее. Но это оказались просто разрозненные старые сервизы. Ящик со старыми кастрюлями и формочками для печенья — я вывалил их на пол.
У меня было только одно преимущество — мне не надо было стараться соблюдать тишину.
Поэтому я в несколько часов управился с тем, на что другие, работавшие тайком, тратили много ночей.
Зато чердак полковника Лунде напоминал теперь поле битвы.
Я посмотрел на часы.
Близилась полночь. Я начал волноваться. Теперь все мои надежды были только на милейшего архитектора, начальника отдела, и на гвоздодер, принадлежащий одному из его парней.
Больше надеяться было не на что.
Зато теперь мне предстояло самое главное.
Потому что было ясно — что бы ни припрятала старуха Лунде, она припрятала это именно там, где сказал архитектор.
Я отодвинул разворошенные ящики с книгами подальше от стены. Потолок здесь был такой низкий, что мне пришлось согнуться чуть ли не вдвое.