Доброжелательные люди, как правило, бывают излишне доверчивыми. Они особенно легко попадают в сети внешне обаятельных и милых, но законченных мерзавцев. Так Николай был очарован Яковлевым, как и в первые месяцы заточения в Александровском дворце – Керенским. Из туманных намёков особо уполномоченного Николаю Александровичу и доброму полковнику Кобылинскому стало казаться, что комиссар Москвы – бывший морской офицер, который прибыл в Тобольск с особой миссией – спасти Семью. Он якобы выполнял приказ Ленина доставить царя и царицу в Москву на суд, но процесс этот не состоится, а Императорская Семья будет отправлена через Петроград и Финляндию в нейтральные страны. Сделав такое заключение из разговоров с Яковлевым, Боткин и Кобылинский по секрету сообщили его Государю. Николай Александрович с удовольствием принял эту версию и немного успокоился. Но его снова ждал обман.
Царь не стал особенно волноваться, когда в середине дня 12 апреля комиссар вместе с комендантом Кобылинским, которого до сих пор уважали и слушались стрелки охраны, снова появился в Доме Свободы. Государь почувствовал что-то настораживающее в его манере поведения и оказался прав. Яковлев объявил «полковнику Романову», что должен увезти его из Тобольска.
– Куда? – коротко спросил Государь.
– На этот вопрос я не могу ответить… – мягко сказал Яковлев.
– Я отказываюсь ехать! – заявил Николай. – Это возможно только тогда, когда выздоровеет мой сын…
– Николай Александрович! – просительным тоном произнёс комиссар. – Я ведь имею приказ в таком случае применить силу… Но я не хочу этого делать… Вы посоветуйтесь с Вашей Супругой… А ответ передайте с Евгением Степановичем… – кивнул он в сторону Кобылинского.
Через полчаса в угловой гостиной Государыни состоялся семейный совет, на который был приглашён и воспитатель Алексея швейцарец Жильяр. Как оказалось, на него царица возлагала особенные надежды. Когда Жильяр вошёл в комнату, все женщины плакали. Стараясь оставаться внешне спокойным, Николай Александрович объяснил ещё раз, что Яковлев прибыл из Москвы, чтобы увезти его в столицу и отъезд состоится сегодня ночью: комиссар надеется успеть в Тюмень до вскрытия льда на Иртыше.
Лёжа на своей кушетке, Государыня уткнулась в подушки, и её плач перешёл в рыдание. Все молчали. Через минуту Александра подняла заплаканное лицо и почти спокойно, взяв себя в руки, заговорила:
– Комиссар уверяет, что с Государем не случится ничего дурного и что, если кто-нибудь пожелает его сопровождать, этому не будут противиться… Я не могу отпустить Государя одного, – совершенно твёрдо и резко сказала она, – Его хотят, как тогда в Пскове, разлучить с семьёй… Надеются склонить Его на что-нибудь дурное, внушая беспокойство за жизнь Его близких… Царь им необходим для прикрытия их чёрных дел с Вильгельмом, они хорошо знают, что Он один воплощает в себе Россию… Вдвоём мы будем сильнее сопротивляться, и я должна быть рядом с ним в этом испытании…