Наверх шла деревянная лестница, но едва они начали подниматься, желание сделалось столь невыносимым, что он закинул ей подол на голову и стал яростно ласкать.
Под платьем она осталась голой, только на ногах кандалами смотрелись большие черные башмаки. Он наклонился, намереваясь освободить женщину от них, но она сбросила платье совсем и со смехом побежала впереди, сверкая белыми точеными ножками.
Он последовал за ней, но остановился, словно налетев на стену. Когда женщина оглянулась, то стало видно, что страстные поцелуи не прошли бесследно, размазав по всему лицу кроваво-красную губную помаду.
В мозгу молнией полыхнула картина недавнего прошлого: Леон, напряженно рассматривающий перемазанную руку и его вопрос, не краска ли это.
Теперь Антон знал точно, что это была не краска. Помада! И из галакса убитый не собирался стрелять, а снял и держал за ствол, чтобы не мешал заниматься любовными играми. А ему вместо этого спустили штаны и полоснули по возбужденному паху холодной сталью и продолжали полосовать, пока не разрезали тело пополам.
Он оглядел с лестницы зал и увидел, что у всех девиц в зале и у охранников на ногах точно такая же клоунская обувка.
Что же предпринять, лихорадочно подумал спецназовец. Нельзя было сразу начинать стрельбу, караванщиков порезали бы у него на глазах. Надо было подумать. У него оставался еще резерв времени, потому что давешней девице стало не до него, ее подловил в коридоре второго этажа Алексис Куцый и, пользуясь тем, что она была неодета, тут же стал пристраиваться к ней по-собачьи, а она отбиваться.
Первым делом Антон надел и застегнул штаны, потом спустился в зал. Голова гудела как с сильного похмелья. Он заподозрил, что в вино было подмешен сильнейший сексопринт.
Он зашел в опустевшую кухню, посуда была небрежно сброшена прямо на пол, миновал ее и вышел в полутемный коридор. Притворившаяся за ним дверь отсекла от него всеобщий гвалт, и он оказался в непривычной тишине.
Лишь одинокий голос плаксиво бубнил где-то рядом за стеной. Антон тихо подошел и заглянул в щель, оставленную неплотно прикрытой дверью.
Открывшееся зрелище оглушило его.
Посреди комнаты стоял на коленях Артамон и плаксиво тянул:
— Потерпи, дорогая. Я все сделал, как они просили. Они обещали, что уйдут скоро, перестанут тебя мучить.
Перед ним возвышалось некое подобие гинекологического кресла, к которому кожаными ремнями была прикручена и распята конвульсивно дергающаяся женщина.
Многочисленные прозрачные трубы были вдеты прямо ей в тело. По трубам струилась кипящая кровь.
Стоявшая рядом обнаженная килярва жадно, взахлеб, присосалась к выходной трубке с изящным загубником.