Беременность III, 40–41 неделя. Продольное положение, головное предлежание, первая позиция, передний вид. Возрастная повторнородящая (длительный перерыв между беременностями). Отягощенный акушерский анамнез (массивное интраоперационное кровотечение в первых родах, ДВС-синдром[86]). Хроническая фетоплацентарная недостаточность. Хроническая внутриутробная гипоксия плода. Роды вторые. Оперативные. Кесарево сечение в нижнем маточном сегменте по Пфаненштилю.
А между тем в этих коротких строчках — представление с массой действующих лиц. Беременности три, а ребёнок второй. Первая девочка рождена от второй беременности. Значит, была первая. И были и смех, и слёзы, и любовь. Закончившиеся абортом по тем или иным причинам.
«Да-да, самое время тебе, Жень, рассуждать на эту тему. Идиотка!»
Женька любила свой бесконечный внутренний диалог. Лучшего собеседника разве найдёшь. Поговорить о том, что её действительно волновало — о звёздном ветре, о маленьких башмачках, о вечности, о том, что она натворила и она ли… и о том, где же всё-таки срочно достать эту несчастную тысячу американских долларов, было не с кем. Поэтому Евгения Владимировна частенько впадала в прострацию, напрочь отключаясь от реальности. Впрочем, она и раньше… И ещё она писала стихи. Это был повод для насмешек со стороны мужа. Нет, он как раз очень любил наспех зарифмованную чушь к юбилеям его маменьки или ко дню рождения коллег. Но однажды он прочёл то, что осталось на столе в тёмной кухне. Кажется, он хотел потащить её к психиатру. В общем, беседы с самой собой были для Женьки делом привычным, как кофе и сигарета. Случалось это, как правило, во время рутинной писанины. Очень удобно для врача. Окружающие считали её вдумчивой, сосредоточенной и по возможности не отвлекали, когда видели Женьку с ручкой в руках. А она тем временем беседовала сама с собой. Причём это были не два унылых собеседника в полутёмной комнате за чашкой чая или рюмкой водки: «Бу-бу-бу… Ты меня уважаешь?!» Нет, Женькины «я» были искромётны, чудаковаты, поочерёдно впадая то в депрессию, то в эйфорию. И ей иногда казалось, что они не выдержат и начнут декламировать со сцены в зал, предварительно надев театральные костюмы и наложив на лица — интересно, а какие у них лица? — гротескный грим.
«— Вот тут тебя, мать, и упекут в психушку с диагнозом «шизофрения». Будете сидеть в тёмной комнате и беседовать о вечности сколько вашим душенькам заблагорассудится.
— Так, на чём мы остановились?
— На том, что ты — идиотка.
— Ах, ну да… Так вот…»
Женька ещё с полчаса размышляла о том, что стоит за сухими строчками профессиональной лексики официальных документов. О том, как эта женщина выжила в первый раз, родив прекрасную дочь — ту самую, что ждала её сейчас в чёрном джипе с красивым мужчиной. И как потом она разлюбила того и полюбила этого… Если вообще любила прежде.