Этот сон преследовал Саревана с той поры, когда он превратился в мужчину. Этот сон мучил его и сводил с ума.
Время и учеба подарили ему если не умение побеждать свой страх, то по крайней мере способность стойко переносить невзгоды. Но от этого острота его зрения не притупилась, и то, что было скрыто, проступало еще яснее. То, что началось как просто ночной кошмар, превратилось в яркое пламя пророчества. Солнце принимало облик его отца, а неведомый край превращался в его родной Керуварион. Сареван видел разрушенные города, убитых жителей, стервятников, кружащих над опустошенными владениями. А его отец возвышался над мертвым краем и улыбался, простирая свою руку. Он смотрел на запад, где садилось солнце, где царил мир, пусть и неправедный, и где был смертный человек в золотой маске, пожилой и непреклонный.
Такое искажение правды о существующем мире сводило Саревана с ума. Мир в краю потаскухи Асаниан вместе с тысячей ее лживых божков невозможен; руки Солнцерожденного не созданы для разрушения.
Даже находясь на пороге смерти, Сареван видел этот сон. Он прятался от кошмара, он спасался бегством, но повсюду обнаруживал лицо своего отца и отшатывался в безумном страхе. Вовсе не Мирейн выиграл битву за его жизнь, и не Вадин, подаривший ему свое имя и свою любовь, и даже не Элиан, объединявшая души их обоих. Его вернул назад Красный князь Хан-Гилена, заново научивший его терпеть боль предвидения. Но прежде князя Орсана был кто-то другой. Он не помнил его лица, не знал, как звучит его голос; но этот кто-то боролся, не давая беспамятству овладеть Сареваном. Эта воля без имени и без лица заставила принца повернуться к свету, толкнула его в раскрытые объятия Мирейна.
Всего он вспомнить не мог. Он боролся. Он обрушил на отца всю свою ненависть. Он обозвал его лжецом, убийцей и еще похлеще. Он в полной мере раскрыл свое видение — и был побежден. Мирейн оказался сильнее.
— Я не допущу этого, — клятвенно заверил Солнцерожденный. — Не допущу. Я принесу народам мир и процветание и одержу победу над древним мраком. — А как же Асаниан?
— Асаниан мудра, она признает мою правоту. Она не слепа от рождения, а ослеплена. Но я подарю ей ясность моего видения.
Это обещание было истинным. Сареван жаждал его. В своем стремлении поверить он уступил доводам отца и наконец погрузился в исцеляющий сон.
И снова пришло видение. На этот раз Сареван не испытывал ужаса, но все же сон был зловещим и слишком похожим на воспоминание. Нечто столь же ясное, как пророчество, привело его в заросли кустарника на границе Карманлиоса, где он нашел раненого ребенка, который по воле судьбы, по рождению и по необходимости должен был стать его величайшим врагом. И тем не менее прежде всего это был ребенок, к тому же опасно раненный. Хирел так никогда и не узнает, как близко он подошел к смерти и какой трудной оказалась борьба за жизнь его тела и разума. В нем не было магии, однако он обладал упорно сопротивлявшейся волей или силой, имени которой Сареван не знал.