— Какого? — спросил прыщеватый. — На селе их много, Саловых.
— Того самого, у которого отец недавно погиб.
— Ну, это я, — выдвинулся вперед невысокий узколицый, с черной челочкой паренек. — Я — Салов. Зачем вам?
— Надо поговорить. — Я взял его за плечо. — Пойдем-ка, что ли, на улицу…
Мы вышли и окунулись в голубую лунную прохладу. Я огляделся неспеша. И, подтянув паренька к себе, проговорил:
— То, что сейчас услышишь, передай своей матери. И никому больше. Никому! Ни единому человеку! Ты понял меня?
Он молча кивнул. И я сказал, понизив голос и четко отделяя слова:
— Передай ей: о деньгах Терентия кое-кто знает… И за ними скоро могут прийти… Пусть она подготовится.
— А если она спросит, кто это сказал?
— Мое имя не называй. Придумай другое… Это будет наша с тобой общая тайна. Ты умеешь хранить тайны?
— Умею.
Я знал, что ребятишкам такого возраста чрезвычайно нравятся тайны. И я был уверен в его ответе. Но на всякий случай продолжил:
— Тебе сколько исполнилось?
— Пятнадцать.
— Так. Ну, а братья у тебя есть?
— Не, я один.
— Значит, ты теперь единственный в доме мужик!
— Это мне и мать уже сказала, — прошептал он. И потом: — А почему вы с ней с самой не захотели поговорить? Пришли бы к нам домой…
— Не могу, брат, некогда. Я занят, а вы живете далеко, на другом краю… Да и вообще — зачем? Ты уже парень взрослый. И мы говорим с тобой как мужчина с мужчиной.
И опять он без слов покивал, смотря на меня снизу вверх.
В желтом потоке света, льющегося из окошка, видна была лишь половина его лица — краешек челочки, скула. Глаза его прятались в тени. И там, в этой тени, я заметил блеснувшую капельку, косо и медленно поползшую по щеке…
— А кто это сделал? — спросил он, внезапно зазвеневшим голосом. — Кто? Вы не знаете?
— Н-нет, — с легкой заминкой ответил я, — но ты имей в виду: за него еще отомстят… Я в это верю!
РАЗВЕ ЭТО МОЖНО НЕ ЛЮБИТЬ?
„Делишки" были, в принципе, закончены. Оставалось последнее — проверить отчетность и подготовить клубное имущество к сдаче. Этим я занялся той же ночью. Я сидел, шуршал бумагами. И вдруг услышал какой-то новый, сторонний шорох. Он шел из-за двери; кто-то там шевелился, дышал.
Кто еще там, насторожился я, что за чертовщина? Я достал и раскрыл свой ножик, спрятал его под бумагами. И крикнул затем:
— Войдите!
Дверь отворилась, и передо мной возникла женская фигура — знакомая, такая, которую я никогда бы не спутал ни с одной другой.
— Клава? — удивился я. — Ты зачем?
— К тебе, — сказала она, приближаясь, — проведать. Посмотреть. Ну и… — Она огладила ладонями — как бы обласкала — высокую свою грудь и бока. — За мной же должок!..