«Оставьте ваши нравоучения, доктор!» - сказал Мебиус злобно. - «Вы не в Петербурге. Мы никому не позволяем нам делать предписани Вы можете идти куда Вы хотите. Но о Романовых решаем мы и никто больше».
Доктор Боткин молчал. В это время открылась дверь сзади. Дочери вошли. Они смотрели удивленными глазами на непривычных гостей.
Царица повернулась к ним и сказала что-то по-английски. После этого они безмолвно повернулись и оставили комнату.
«Вы еще не научились говорить по-русски?»- спросил Белобородое с холодной усмешкой.
Царица повернулась к нему. На ее бледном лице появилось невероятное высокомерие и глубокая печаль. «Русские сделались очень неверными!» - сказала она тихо, так, как будто она говорила кому-то, кто совсем не был в комнате.
«Неверными» - прогремел Мебиус. - «Это Вы осмеливаетесь обвинять русских в неверности? Миллионы заплатили жизнью за верность. В Мазурских болотах, в Карпатах, в болотах Рокитно лежат сотни тысяч трупов верных русских. Они не могли требовать никакого доктора и никакой больницы. И Вы осмеливаетесь еще…» - Он повернулся и вышел не поклонившись.
Царь находился при этом в нерешительности. Он не противоречил ни одним словом. Он был для меня загадкой. Его красивые глаза нежно светились, смотря вперед…
«К этим людям иметь сострадание, значило бы быть действительно не на своем месте!» - сказал Мебиус горько, когда, мы ехали назад.
«Оставим их жить еще несколько дней!»- промолвил Белобородое и закурил папиросу.
Я думал о больном Наследнике. Но прежде всего о слугах и о враче, который так смело заступался за своего пациента. Как будто Мебиус угадал мои мысли. Он повернулся к рядом сидящему Белобородову. - «Я бы хотел, чтобы этот доктор еще раз пришел к нам!»- сказал он. - «Нужно его вызвать в один из ближайших дней».
Я знал, это был последний шанс для доктора Боткина. Воспользуется ли он им?
Мебиус, Маклаванский и доктор Милютин сидели в комнате революционного штаба, когда вошел доктор Боткин. Этот Боткин был великаном. На его лице, обрамленном бородой, блестели из-за толстых стекол очков два пронизывающих глаза. Он носил всегда форму, которую ему пожаловал Государь. Но в то время, как Царь позволил себе снять погоны, Боткин воспротивился этому. Казалось, что он ни в коем случае не желал признавать себя пленником, так как он держал себя со стражей в доме Ипатьева грубо, как будто она была ему подчинена.
Ермаков, комендант «Вохры»,706 который через несколько дней должен был в лесу «Четырех братьев» выполнить свою ужасную работу, сам привел доктора. Доктор Милютин предложил ему сесть и отправил из комнаты Ермакова и двух конвойных. Тогда Маклаванский начал говорить: «Слушайте, доктор» - сказал он своим приятным, всегда искренним голосом, - «революционный штаб решил вас отпустить на свободу. Вы врач и желаете помочь страдающим людям. Для этого вы имеете у нас достаточно возможностей. Вы можете в Москве взять управление больницей или открыть собственную практику. Мы Вам дадим даже рекомендации, так что никто не сможет иметь что-нибудь против Вас».