Богдан лег у самых ворот прямо на грязную тротуарную плиту, притаившись за мусорным баком. Левую руку положил под голову, правой схватил валявшийся кирпич – вооружился…
Петро осторожно нащупал в кармане пистолет. Три патрона – три выстрела. Ему бы сейчас ручной пу shy;лемет. Лежал бы, сея свинцовую смерть, бил бы и бил короткими очередями…
Издали донесся гул моторов. Богдан напрягся, словно готовясь к прыжку. Гул заполнил всю улицу. Поблескивая фарами, на большой скорости пересекли перекресток три грузовика с солдатами. За ними – мотоциклисты. Один мотоцикл притормозил на углу. Богдан видел, как водитель нагнулся к сидевшему в коляске коренастому автоматчику, потом развернул машину и, включив свет, повернул к ним.
Петро вытащил пистолет. Еще секунда – и конец. Но мотоцикл свернул в переулок и скоро исчез из виду.
Богдан вскочил.
– Теперь скорее!
Подсадил Петра на спину и, согнувшись, побежал вправо. Перелезли через высокий забор. Богдан, обессиленный, упал на траву.
Нервное и физическое напряжение было так велико, что он долго лежал, уставившись в небо невидящими глазами. Петру стало страшно, и он схватил Богдана за плечо.
– Что с тобой?
Богдан на мгновенье закрыл глаза. Казалось, не сможет и пальцем шевельнуть – так сковала усталость; тело стало грузным и чужим. Это чувство собственного бессилия испугало Богдана: любой мальчишка легко одолел бы его сейчас. Но через несколько минут уже почувствовал себя бодрым – жизнь возвращалась…
Приподнялся, сел и улыбнулся Петру.
– Кажется, я немного устал. Но ведь и то сказать: год плена…
Петро придвинулся к Богдану.
– Скоро рассвет, – сказал тревожно. – Тут мы пропадем ни за понюх табаку.
– Пускай пан лейтенант не обременяет себя хлопотами, – пошутил Богдан. Он осторожно раздвинул кусты, оглянулся. – За этим садом – овражек. А там – огородами, и мы дома… Богдан Стефанишин, да простит меня пан лейтенант, не какой-нибудь фертик… – Тихо засмеялся. – Кажется, Петрик, опасность позади.
Небольшой под железной кровлей домик Богдана был окружен старыми ветвистыми яблонями. Он выглядел почти так, как Петро представлял его по рассказам Богдана. Петру казалось даже, что он уже бывал здесь, видел и этот столик под сиреневым кустом, и бочку с водой возле клумбы, и ведущую к огороду узкую тропку между кустами смородины…
Богдан притаился под яблоней, с опаской озираясь. В последний раз был здесь еще перед войной – за год всякое могло случиться…
Осторожно обогнул сиреневый куст. Возле сарайчика что-то белело на веревке. Потянул на себя – неожиданно глуповатая, счастливая улыбка расплылась по лицу: держал в руках старое полотенце, на котором мать вышила красных петушков. Запрятал лицо в мягкое полотно, вдыхая пьянящие, с детства знакомые запахи, – это полотенце обычно висело в кухне около венков лука и крепко пропиталось его горьковато-сладким ароматом.