Как хорошо, что он со мной. Потом вынул твою фотографию работы Жазинского и поцеловал ее. Я достал альбом со всеми фотографиями Лив и твоими.
(12) Милая, удивительная наша малышка Лив! И я просто заболел от тоски по тебе, дорогая моя Ева-лягушечка. Здесь, в моей маленькой каюте, меня окружают воспоминания о тебе, и я еще много раз часами буду мечтать о тебе. Любовь светится в каждой строчке, в каждом слове твоих писем, и они находят отклик глубоко-глубоко во мне. Ах, как прекрасно так крепко любить, разве не делает это жизнь совсем другой, и разве не прекрасна тоска, вопреки всему? Ведь мы обладаем друг другом во всех наших воспоминаниях, во всех мыслях, в нашей бесконечной любви. Пускай нас разделяет даль, что из того? Все снова наладится, и пока наши мысли будут находить дорогу к нашим сердцам, мы всегда будем вместе. А там, глядишь, мы встретимся опять, живые и здоровые, и счастье будет безгранично. Ты ведь знаешь, я и сам не могу сказать, сколько пройдет времени, но долго ли, коротко ли придется ждать — жди смело и знай, что мы хорошо снаряжены и наверняка вернемся домой. Я совершенно спокоен в этом отношении, никакого несчастья быть не может, я уж позабочусь, и рано или поздно я вернусь.
Ты, дорогая моя, хочешь, чтобы я взял наши деньги, чтобы собрать нужную сумму. Какая ты добрая и великодушная, и как я горжусь тобой! По счастью, это дело как будто улаживается, как ты, наверное, уже слышала от Александра, и эта забота отпала».
Все-таки он сделал доклад в Бергене, как было решено. Но публике пришлось прождать его почти полчаса, потому что, как раз когда ему надо было одеваться, хлынули потоком счета, а разобравшись в них и надев фрак, он, к своему ужасу, обнаружил, что в кают-компанию вошла целая группа американских туристов. Они пришли познакомиться с ним и осмотреть корабль.
Вдоль всего побережья толпился народ. То и дело с берега слышалось «ура» — то это была стайка детей, то крестьяне и рыбаки, которые стояли и смотрели вслед кораблю. Груженые пароходы выходили из гаваней и приветствовали их музыкой и пением. Битком набитые людьми большие туристские пароходы салютовали и поднимали флаги, и повсюду выходили в море маленькие лодки и поджидали «Фрам». Мужчины вставали и размахивали шляпами, женщины — платочками.
«Довольно неловко принимать все эти почести, не успев еще ничего совершить»,— писал в дневнике Нансен.
В каждой гавани его ждали письма и телеграммы от Евы, и из всех мест, где они по пути останавливались, Фритьоф писал и телеграфировал ей. Эти письма были самым большим утешением для них обоих в последующие три года, и оба не раз их перечитывали.