– Я могу отвезти вас в морг…
– А что прокуратура? Они знают о том, что случилось? – Он быстро трезвел, его уже колотила дрожь, а говорил он отрывисто, словно челюсти ему сводило судорогой.
– Прокурор Логинов ждет вас внизу, в машине…
Он поднял голову и с удивлением взглянул на нее:
– Игорь Валентинович? Вы уж простите тогда меня… Я уже совсем ничего не соображаю…
Лари посмотрел на себя в зеркало, затем повернул голову и ухмыльнулся, глядя на спящую женщину.
– Эй, Машка, просыпайся!
Женщина открыла глаза и, прикрывшись одеялом, громко зевнула.
– Ты что, уже уходишь?
Лари было пятнадцать лет, женщине – двадцать шесть.
Частная квартира, превращенная в дом свиданий, окупала себя с первого дня. Хозяйка Изольда Рыжова устраивала здесь встречи с малолетними девочками, подростками… Зная слабые места своих клиентов и понимая всю опасность своего весьма прибыльного бизнеса, она тем не менее шла на риск, приводя все новых и новых школьниц и школьников, родители которых ради денег способны были не только отдать свою десятилетнюю дочурку на ночь, но и вовсе продать в рабство.
Лари сюда привел отец, Зименков Борис Петрович.
– Изольда, я буду с Сашенькой, а уж Ларику моему пригласи Машу. – Он поцеловал руку элегантной, с рыбьими глазами Изольде и, подмигнув сыну, скрылся в одной из комнат.
Сашенька – двенадцатилетняя девочка, увидев его, соскользнула с кресла и скинула с себя халатик.
– Вам сделать, как в прошлый раз? – спросила она, усаживаясь ему на колени и невольно пачкая вымазанными шоколадом губами. – Или как я делала тому, толстому, в воскресенье?
От этих слов Борису Петровичу захорошело. И он, забыв о своем простатите, почувствовал себя настоящим мужчиной.
– Как хочешь… Ты все делаешь замечательно…
* * *
Лари же, привязав к спинке кровати руки Маши, крепкой загорелой девицы с короткими жесткими черными волосами и упругой кожей, молча сопя мучил ее, проникая по мере возбуждения во все мыслимые и немыслимые места женского тела и зверея от собственной неудовлетворенности и вседозволенности…
Когда она стонала от боли или просто кричала, ему хотелось сделать ей еще больнее, и тогда он доставал из кармана куртки перочинный нож, обмотанный изолентой, и, делая вид, что он играет им, вгонял его между бедер Маши, стараясь тем не менее не порезать ее…
Он балансировал между возможным и невозможным, получая от этого удовлетворение, а страх в глазах девушки воспринимал как должное.
«Ты сейчас находишься в таком возрасте, когда тебе интересно и любопытно все… Вот и пробуй… И запомни, что бы ты ни сделал, за все плачу я…»