- Одну минуту! Нельзя ли мне поговорить с вашей матушкой?
Девочка остановилась и как-то странно посмотрела на меня. Потом сказала резко:
- Она померла.
И снова хотела было уйти, но, должно быть, увидела по моему лицу, что я огорчен и растерян, и приостановилась.
- Но, как я понял, - заторопился я, - твой отец... то есть мистер Джонсон, - прибавил я неуверенно, - сказал, что мне надо обратиться к его... (мне почему-то не хотелось повторять совет Джонсона слово в слово)... к его жене.
- Уж не знаю, чего он с вами шутки шутил, - отрезала она, - Мама второй год как померла.
- Но разве тут у вас нет ни одной взрослой женщины?
- Нету.
- Кто же заботится о тебе и обо всех детях?
- Я.
- Ты - и еще твой отец, так?
- Отец и двух дней кряду дома не бывает, да и то только ночует.
- И весь дом остается на тебя?
- Да, и счет лесу тоже.
- Счет лесу?
- Ну да, по скату спускают бревна, а я их измеряю и веду счет.
Тут я вспомнил, что по дороге сюда миновал скат - место, где по косогору скатывались в долину бревна; очевидно, Джонсон занимался тем, что валил деревья и поставлял на лесопилку.
- Но ты еще мала для такой работы, - сказал я.
- Мне уже шестнадцатый пошел, - серьезно ответила девочка.
По правде говоря, определить ее возраст было нелегко. Лицо потемнело от загара, черты не по годам резкие и суровые. Но присмотревшись, я с удивлением заметил, что глаза ее, не слишком большие, почти неразличимы в тени необыкновенных ресниц, каких я никогда прежде не видывал. На редкость черные, на редкость густые - до того, что даже спутывались, - они не просто окаймляли веки, но торчали мохнатой щетинкой, из-за которой только и виднелись блестящие черные зрачки, яркие, словно какие-то поросшие пушком горные ягоды. Странное, даже чуть жутковатое сравнение - его подсказали мне обступившие нас леса, с которыми причудливо сливался облик и взгляд этой девочки. И я шутливо продолжал:
- Не так уж это много... но скажи, может быть, твой отец называет тебя иногда старухой?
Она кивнула.
- Вы, стало быть, приняли меня за маму?
И улыбнулась. У меня полегчало на душе, когда я увидел, как ее не по годам усталое и трогательно серьезное лицо смягчилось, хотя глаза при этом совсем скрылись в густой чаще ресниц, и я продолжал весело:
- Что ж, ты так заботишься о доме и семействе, что тебя и вправду можно считать старушкой.
- Стало быть, вы не говорили, чтоб Билли помер и лег в могилу к маме? Ему только померещилось? - спросила она еще чуточку подозрительно, хотя губы ее уже вздрагивали, готовые к улыбке.