Я тупо пялился на внезапно – и, Бог мой, в какой обстановке! – воскресшую Жанну до того момента, как в «кадре» появился Луис. Вместе они принялись избивать Жанну. Внучка ведьмы – или дочь, не знаю, кем она приходилась старушке, – отбиться не пыталась. Все, что она могла сделать, – это попытаться уберечь наиболее уязвимые места. Но ее попытки имели мало успеха. Должен отметить, что тюремщики проявили при ее избиении не столько опыт, сколько завидную творческую фантазию. Процедура, помимо ругательств, сопровождалась еще и настойчивыми вопросами: «Будешь еще колдовать? Будешь?..» Сдавленным отрицательным ответам Жанны ублюдки не верили.
Не выношу, когда бьют женщин!
– Вы, засранцы! Оставьте ее в покое!
Напарники остановились. Жанна попыталась приподняться на локте, не смогла и замерла так, как лежала.
Жуан посветил вокруг факелом. Ткнул в мою сторону, определив предполагаемый источник звука.
– Луис, – спросил он с явным недоверием, – это что? Это он – нам?
Луис ничего не ответил. Похлопывая дубинкой по ладони – по-моему, это интернациональный межвременный жест всех стражников и тюремщиков, – Жуан направился к моей камере. На мгновение у меня вспыхнула безумная надежда. Господи, взмолился я, ну пусть он откроет дверь! Пусть только отодвинет засов! За эти дни я исхудал и ослаб, но справиться с двумя жирными ублюдками, годными только на то, чтобы избивать женщин, я еще был в состоянии. Дубинки, длинные широкие ножи на поясе – плевать! Передушу голыми руками. Обоих.
– Кум, я думаю, нам надо объяснить новичку, кто именно тут засранец…
Чуда не случилось. Луис остановил своего напарника, положив тому на плечо руку.
– Не кипятись. Видишь на его двери знак? Эту дверь нельзя открывать, пока он не сдохнет. Никогда. Воля дона Альфаро.
Последние слова он произнес с большим почтением.
Веселый парень Жуан и тут рассмеялся:
– Знак! Тьфу! У этой шлюхи тоже на двери знак. Ну и что?
Луис с сомнением посмотрел на мое окошечко.
– Жуан, я был тут, когда его сюда привели. Это кто-то из благородных. Может, рыцарь. Здоровый, как бык. А морда – определенно французская. Франк! Да ну его к дьяволу! Франки – они же все бешеные, как звери.
– Что, уже наделали в штаны, ублюдки?! – крикнул я, чувствуя, что удача уплывает из рук. Крикнул – и добавил еще несколько слов, которые должны были заставить их забыть об осторожности. Испанских ругательств, кроме самых простых, я не знал, но зато я знал некоторое количество русских, которые оперативно стал переводить на испанский. По-моему, самое серьезное оскорбление, которое можно нанести человеку, – это оскорбить его мать. Я крепко надеялся, что после нескольких высказываний на эту тему у моих сторожей иссякнет осторожность. Но я переоценил их сыновьи чувства. Луис остался недвижим, а Жуан смачно харкнул в мое окошко. Я еле успел отдернуть голову. Когда я снова – с некоторой осторожностью – выглянул наружу, Луис и Жуан уже поворачивались к ведьмочке. Мои дальнейшие возгласы не произвели на них никакого впечатления. Похоже, подобную музыку они слышали слишком часто и уже успели к ней привыкнуть.