Рэббит молча нашел вену на внутреннем сгибе локтя Ириала.
— Она сильнее, чем ты думаешь, иначе она не выбрала бы меня.
Рэббит воткнул толстую полую трубку в руку Ириала:
— Готов?
— Да. — Он почувствовал, будто его ужалило насекомое, совсем не так болезненно, как он опасался.
Затем Рэббит добавил крошечный фильтр, который только он мог сделать для такой трубки.
Спина Ириала выгнулась, глаза закатились. Это сделает меня сильным. Накормит мой Двор. Защитит моих фейри. Но извлечение крови и сущности оказалось таким кошмарным, будто внутри него пробегали тысячи крошечных зубцов, разрезающих и разрывающих его тело в таких местах, которых не должны были касаться острые предметы.
— Не пускай ко мне щенят, — задыхаясь, выдавил Ириал, когда его зрение начало затуманиваться. — Мне нужно… — Живот Ириала свело судорогой. Легкие сжались, как будто разом высосали весь воздух, который он вдохнул.
— Ириал? — послышался голос Эни со стороны двери. Достаточно далеко, чтобы он не дотрагивался до нее, но и слишком близко, слишком.
Он сжал руки:
— Рэб…
— Уходи, Эни. — Рэббит встал перед Ириалом, закрыв ее от его глаз.
— Это пройдет, Ири. Всегда проходит. Скажу ему, Рэббит, скажи, что все будет хорошо. — Эни уходила, и голос ее становился все тише и тише.
— Она права.
— Я умираю от голода. — Ириал вцепился пальцами в стул так, что лопнула кожаная обивка. — Ты убиваешь меня. Мой Двор.
— Нет. Все проходит. Эни права. Все проходит. — Рэббит вытащил трубку с хлюпающим звуком. — Теперь отдохни.
— Еда. Секс. Позови Габриэля.
— Нет. До тех пор пока не закончу татуировку. Так что и не мечтай. Иначе все впустую.
И Рэббит ушел, закрыв за собой дверь и оставив Ириала не способным пошевелиться.
Лесли выглянула в окно, побаиваясь, что прошлая ночь привиделась ей во сне. Он до сих пор здесь. Ниалл занимался чем-то вроде растяжки. Может, он давно не спал, и ему просто-напросто стало скучно, а может, это было его ежедневным занятием. Он был без рубашки, и в свете дня видеть паутину шрамов, покрывающих его тело, было тяжело. Тонкие белые полосы, пересекающиеся с более толстыми, представляли собой неодинаковые отметины, как будто чьи-то когти разрывали его кожу. От этой картины Лесли захотелось плакать. Как он вообще остался жив? Тем не менее, это было так. Он выжил, и это делало его еще более привлекательным.
Лесли открыла дверь так тихо, как только могла.
— Привет.
Он замер на середине упражнения так, словно его заморозили или он был вытесан из какого-то редкого темного камня. Только голос его доказывал, что он был живым существом: