Прокопий вышиб плечом дверь и не чувствуя ног бросился на улицу. Он ничего больше не соображал. Бежал изо всех сил. Единственное, что он видел перед собой – болото, это проклятое болото, куда, без всякого сомнения, могла отправиться Полинка.
Все плыло перед глазами. Одна за другой словно из тумана выплывали и выплывали картины тонущих в болоте людей, что ему довелось видеть в жизни. Ноги понесли к сопке, вернее к ее левому, скалистому склону. Не пригибаясь от веток, не оббегая густые кусты вереска, Прокопий ломился напрямую, через встающие на пути препятствия. Таким путем можно было гораздо быстрее оказаться у болота и опередить дочь…
Ему казалось, что он не бежит, а еле переставляет ноги, и что тело его вот-вот рассыплется на мелкие кусочки, и он не спасет Полинку.
Прокопий, никогда не понимал набожность своей Дарьи, но сейчас молился сам. Он вспоминал слышимые им слова из молитв жены и с ожесточением, в полный голос повторял их. Он умолял всех и все на свете, только бы успеть…
Вот и отрог крутой, скалистый, густо поросший мхом. Прокопий карабкается, срывается, опять карабкается, срывая ногти, ему бы только добраться до его хребтовины, с него будет видна поляна перед болотом. Силы на исходе. Одежда трещит и рвется. Руки в крови. Осталась самая малость…
Спускаясь к жердочкам, лежащим в грязной болотной жиже, Полинка даже не успела испугаться, когда перед ней выросла огромная серая собака с рыжей полосой на боку. Она появилась неожиданно, словно из-под земли. Желтоватые глазки смотрели не мигая, прямо в глаза Полинке. Густая, пышная шерсть на спине и шее стояла дыбом. Хвост как чужой висел без движений. Нос морщился, делался широким от складок, отчего задирались кверху черные губы, а из-под них выглядывали мокрые, блестящие клыки размерами больше, чем Полинкины пальцы.
Таких большущих собак она еще не видела. В этой собаке ее поражало все: и рост прямо с нее, и чистая, глубокая шерсть, и огромные зубы… Полинка не боялась собак. Все собаки в деревне были добрыми и сонными.