Ноги понесли волков еще быстрее. От предвкушения долгожданного пиршества пасти зверей переполнялись слюной. Длинные, липкие они тянулись из уголков губ тонкими сплошными струйками, замерзая на боках. Шерсть встала дыбом. Глаза не отрывались от быстро приближающейся, неуклюжей фигуры человека.
Вот теперь вожак был страшен. Он был готов на все. Лишь что-то непредсказуемое, что-то невозможное смогло его остановить. Еще немного и он собьет своей мощной грудью человека, утопит в жилистой шее клыки, рванет, отнимая по праву сильного его жизнь, захлебнется горячей, бьющей прямо в пасть сладкой кровью. Потом насладится нежными внутренностями и станет тяжелым от еды.
Он уже знал, как сытые волки опять будут отводить от него свои глаза, как еще больше окрепнет закон сильного.
* * *
Когда стемнело, Егор стал бояться, что вдруг собьется с дороги. Но варга не думала ни раздваиваться, ни пересекаться с какой-либо еще дорогой. Она то петляла среди буреломов, то вырывалась на чистые, ровные места и стрелой уносилась до следующего поворота или вообще к горизонту. Это была старая дорога, по которой многие и многие поколения местных жителей – вогулов каслали (кочевали) на своих оленях в поиске новых пастбищ или охотничьих угодий.
Вот и нынче они прокаслали всего несколько дней назад.
Если раньше лесные кочевники всегда заходили к ним поменять пушнину да мясо на муку и на соль, то на этот раз, зная про беду, сразу прошли на зимовку, на обширное предгорное плато, что раскинулось километрах в двадцати севернее их поселочка.
Егору приходилось бывать в их стойбищах, заходить в конические жилища-чумы, покрытые оленьими шкурами зимой и берестой летом. Это были добрые, трудолюбивые люди, которые пасли свои небольшие стада оленей, искусно охотились, ловили рыбу, носили одежду из шкур.
У старателей с ними сразу наладились хорошие, добрососедские отношения. Хотя по их глазам было видно, что они не понимают и не одобряют того, что пришлые люди копаются в земле, чего-то там ищут.
Егор выбился из сил. Он не знал ни сколько прошел, ни сколько еще осталось. Нестерпимо хотелось курить, но руки были заняты. Он их давно перестал чувствовать – онемели.
Хоть и говорят, «своя ноша не тянет», однако, тянет да еще как тянет! На левой руке закутанная в огромную материнскую шаль спала Полинка, его младшенькая. Девочке вот-вот должно было исполниться два годика. Она спала на удивление крепко, тихо посапывая, и лишь однажды, проснувшись, покапризничала с минуту, но потом опять уснула. Это была его любимица, поскольку сильно походила на мать.