– Это что за речкой-то живет… белый такой?
– Он папку помогал лечить… – вздохнула Дарья
На следующий день чуть не с утра Полинка отправилась на другую сторону деревни. Маленький, заросший крапивой домик был последним на единственной улице. Он и стоял особнячком, и не было к нему ни дорожки, ни тропинки. Дед Макар словно и не выходил вовсе из своей избенки.
«Жив ли!?» – подумала Полинка, когда начала стучать в ветхие ворота.
Ей долго не отвечали. Никто не выходил, не откликался.
«Ввдруг помер!?» – опять подумала Полинка, и как раз в это время кто-то прямо из-за ворот тихо проговорил:
– Че тебе, девонька?..
– Дедка Макар? – спросила Полинка.
– Макар, Макар, – игривым голоском отозвался дед, – думала, помер? Нет, живу еще пока, – мягко говорил старик, открывая ворота.
– Мне спросить тебя надо, дедка, – волнуясь, начала торопливо Полинка.
– Об чем, ягодка!? – дед хитро щурился.
– Я про Анну-Унну хочу поспрашивать тебя.
– Про Аннушку!? – дед сразу стал серьезным и строгим. – А пошто у тебя к ней интерес!? – он опять стал смотреть с прищуром, но уже не смеялся.
– Ну… меня многое… что интересует… – запинаясь, начала было Полинка, но потом замолчала, полезла в карман жакетки и достала блестящее сердечко.
– Вот дедка, посмотри, знал ли ты когда-нибудь ее, – и раскрыла кулон.
Полинка заметила как дедка вздрогнул, а его глаза так и впились в маленький портрет. Сдвинув брови, он смотрел на него до тех пор, пока от напряжения у него не выбежали мутные слезины из глаз.
– Где ты это взяла? – наконец произнес он.
– Анна-Унна дала, – спокойно сказала Полинка.
– А-а, тогда все ясно. Ну и что же тебе хочется узнать, милая?
– Все, дедка, все, что ты сам помнишь и знаешь, – решительно ответила Полинка.
– А зачем?
– А затем, чтобы знать. Я хочу все о ней знать.
Дед Макар долго смотрел на Полинку, потом снова взглянул на портрет и, кивнув головой, проговорил: – Ладно, расскажу, пусть память о ней поживет подольше.
Он повернулся и, тихо шаркая ногами, обутыми в пимы пошел к домику.
– Пошли, девонька…
Внутри вся изба деда Макара была в травах. Трава была буквально повсюду. Вдоль стен висели венички, пучочки, она была разложена на печке, на лавках и на столе. Живые росли в горшках на единственном окне. Запах стоял как на сеновале.
– Проходи, милая, проходи, садись. Не бойся, это все полезные травки. Каждая травинка – витаминка! Вот здесь, вот сюда и садись. Начну говорить, слушай, устанешь, скажи. Хорошо, девонька? Ты ить Гайдановская будешь!? – в глазах у него опять появились искорки.
– У тебя самой судьба-то шибко крученая. Но это потом, и… главное, сама все узнаешь…, ишь бойкая-то кака…, ох-хо-хо, – дед закряхтел, усаживаясь на свою широкую лавку, осторожно сгреб подвяленную траву к центру стола, положил руки и, глядя на Полинку с прищуром, опять спросил: