Наверно, хорошо там Матвею со Степаном в «нижнем мире», раз редко приходят к ней из прошлого. А может оттого, что дел много, что даже и вспомнить некогда.
В общем, не в обиде она на судьбу. Единственное, пожалуй, что она хотела всегда – девочку, дочь родить… Но и это, Слава тебе Господи, кажется случилось! И Дарья еще ближе прижалась к девочке: «Интересно, какая же я была в такие годы!?»
Наблюдая как красные бока печки постепенно темнеют, а поленья все тише и реже постреливают, Дарья вдруг увидела себя в простеньком, холщовом сарафанчике, штопанном-перештопанном десятки раз, с двумя тонкими, тугими косицами, связанными между собой в самом конце цветной тряпочкой, босоногой и с постоянным чувством голода.
Вот она… Ей где-то лет десять. Вокруг звонко гомонящая, подвижная стайка ее сестренок и братишек. Их много. Она старшая. Тоненькая, худенькая, самая младшенькая Шурочка, почти все время у нее на руках. Остальные, кто прыгает, кто бегом, кто еле переставляет ноги, держась за Дашин сарафан, а кто вообще на четвереньках. И все вокруг нее с утра и до ночи. Всех надо умыть, накормить, успокоить, постирать, уложить спать. Мачеха – добрая тихая мама-Катя опять была тяжелая и очень болезненно это переносила. Свою же родную мать Даша не помнила.
«Сколько же нас тогда было-то? Та-ак.., да, Шурочка восьмая, я девятая, правильнее – я первая, а она девятая…» – Дарья тяжело вздохнула.
Когда родилась последняя сестренка, Даша сама назвала ее Шурой. Где-то она слышала это тихое, похожее на шорох имя.
Родители не возражали, Шурой так Шурой. Даша любила свою младшенькую сестренку всей душой, больше остальных. И та прониклась взаимностью, и относилась к ней как к матери. Может отсюда столь давняя мечта иметь свою дочь.
У каждого человека есть что-то вроде начала отсчета памяти, то есть время, с которого он начинал помнить себя. Часто это какой-то эпизод из раннего детства, сильно пережитый, глубоко засевший в памяти. И потом в жизни это давнее прошлое часто приходит либо по вашему желанию, либо ни звано, ни прошено, по своей природной прихоти.
Для Дарьи был свой отсчет. Он начался в день, когда родной отец отлучил ее от семьи. Хотя, конечно, она могла бы вспомнить и более ранние годы своего детства, но никогда не вспоминала, и они сами не приходили к ней. А вот тот августовский день, когда она враз потеряла свою семью, своих сестренок и братишек, когда потеряла Шурочку и больше никогда в жизни никого из них так и не встретила, и до сих пор не знает, что с ними, где они…
Когда Дарье плохо, когда совсем невмоготу, когда она на распутье и надо принимать очень серьезное решение, она «выходит» из действительности и вспоминает реку. Отчетливо видит мельчайшие детали на берегу: детские следы босых ног на песке, сухие ветки, листья, примятую траву, чувствует даже рыбный дух воды, слышит мурлыкание переката вверху по течению, даже солнце, то солнце, которое было тогда, в том очень далеком августе и длинную, заваленную домашним скарбом лодку…