Холод моментально сковал тело. Постояв с минуту, Павел медленно вытянул вперед дрожащую руку. Никого. Но едва он поднял ногу, чтобы шагнуть дальше, как вновь почувствовал препятствие.
«Господи Иисусе, да что за наваждение!?» – Павел опять поводил рукой впереди себя. «Что мешает!?» – он огляделся со всех сторон. – Что за шутки, что опять за чертовщина!?» – он даже потряс головой, а затем больно прижался лбом к каменной стене.
Новая попытка шагнуть опять ничего не дала. Павлу сначала было страшно, потом забавно, и даже злость появилась. Он ничего не мог понять. Никого и ничего, а шагнуть не может!? Указательный палец так и бегал по спусковому крючку ружья. Переключившись на это, он поставил ружье, снял котомку и вдруг спокойно сделал шаг дальше. Никто больше не держал: «Значит без ружья можно, а с ним нет… Бабкины сказки, ей Богу! Щас еще «чудо-юдо» появится и… полный набор…»
Ход пещеры делал плавный поворот, за которым открывалось необозримое пространство, в котором, судя по освещенности, и находился источник странного свечения. Павел заметил, как на полу этого пространства тускло заблестела целая куча каких-то предметов. Он пошел быстрее.
Оставалось несколько метров, когда он вдруг ступил на жердевой настил, который неожиданно просел. Просел совсем немного, однако сбоку тотчас что-то шевельнулось, пришло в движение, что-то тупо, деревянно стукнуло, тревожно скрипнуло над головой и затихло.
Павел застыл на месте, боясь даже вздохнуть. Сознание запоздало, а тело мгновенно среагировало на смертельную опасность.
Он стоял, не шелохнувшись, соображая, что же произошло, почему его тело застыло. И поворот-то почти закончился, и стали различимы предметы, наваленные в огромную кучу: В крайнем недоумении Павел смотрел на помутневшие от времени предметы отдаленно напоминающие какие-то зеркала, блюда, чаши с тонкой изящной гравировкой, выпуклой чеканкой, рукоятки палашей и сабель, шлемы, кольчуги, ажурные подсвечники, канделябры, цепи и цепочки, бляхи, тонкие украшения, сморщенные шкурки некогда ценнейшего меха, бугорки истлевшей ткани, наконечники стрел, рассохшиеся луки…, смотрел и ничего этого не видел, поскольку ему в затылок дышала… «Вечность». Он остро, до спазмов в горле почувствовал обреченность. «Господи!.. Пресвятая Богородица!.. Сохрани!..» – он не понял, где именно опасность, но то, что «все!», что ему здесь «конец!», стало очевидным.
Между тем источник сиреневого свечения был вот, совсем рядом, за поворотом, достаточно было сделать шаг в сторону и он откроется.
Когда к Павлу вернулась способность думать и действовать, он предельно осторожно зажег спичку. Небольшой, из тонких жердей настил служил чем-то вроде сторожка как на капкане. Наступив на жерди, Павел «снял» этот сторожок, приведя в действие несложную, но остроумно придуманную ловушку. Теперь было достаточно легкого движения, и каменная громада над головой рухнет на него. Холодный пот разъедал глаза, ручейками тек по онемевшему телу. Пока спичка горела, Павел хорошо запомнил устройство этой ловушки и теперь лихорадочно искал выход. То, что сразу оно не сработало, вселяло совсем маленькую надежду. До него медленно доходил смысл этой чудовищной конструкции. Снова и снова он мысленно пробегал по всем ее узлам. Пока до него не дошло совершенно очевидное решение: нужно оставить на настиле такой же вес вместо себя. Взгляд упал на ступени…