— Сметсе — глупец, если он хочет умереть, — сказал голос. — Ведь стоит ему пожелать, и он вернет себе свою милую кузницу, свой милый яркий огонь в горне, своих молодцов-подмастерьев, и в сундуках у него заведется столько золотых, сколько искорок потрескивает на этом дереве.
— Ух ты! — воскликнул в восхищении кузнец. — Но такого богатства мне вовек не видать! Куда мне, мелкой сошке, такая роскошь!
— Сметсе, — сказал голос, — все возможно для моего господина.
— Вот оно что! — подивился кузнец. — Уж не дьявол ли, сеньор, вас ко мне подослал?
— Он самый, — отвечал голос, — и я пришел предложить тебе от его имени сделку. Целых семь лет ты будешь богат: у тебя будет прекраснейшая кузница во всем Генте; ты заработаешь столько золота, что его достанет вымостить всю Луковичную набережную; в твоем погребе будет столько вина и пива, что ты сможешь залить ими все пересохшие глотки во Фландрии; ты будешь есть наилучшие мясные блюда, наивкуснейшую домашнюю птицу; у тебя будут горы окороков, груды кровяной колбасы, кучи ливерной; все будут осыпать тебя похвалами, восхищаться тобой, превозносить тебя. Узнав об этом, Слимбрук лопнет от ярости. И за все эти великие блага через семь лет ты всего лишь отдашь нам свою душу.
— Моя душа — единственное мое достояние, — возразил Сметсе. — А нельзя ли, сеньор дьявол, сделать меня богатым по более сходной цене?
— Ты согласен, кузнец, или не согласен? — спросил голос.
— Ах, все, что вы сулите, так заманчиво. Да мне так много и не надо, не в обиду вам будь сказано, сеньор дьявол! Мне бы только вернуть мою кузницу и достаточно заказчиков, чтобы не гас в горне огонь, и я был бы счастливее монсеньора Альберта и сеньоры Изабеллы![9]
— Хочешь — бери, не хочешь — не надо, кузнец! — сказал голос.
— Сеньор дьявол, — взмолился кузнец, — очень прошу вас, не гневайтесь на меня, но благоволите принять в соображение: нельзя ли мне получить только мою кузницу, без всяких там вин, колбас и золотых, а вы помиритесь на том, чтобы душа моя горела в пекле тысячу лет, что не так уже мало для того, кто проведет это время в огне, но уж, конечно, не идет ни в какое сравнение с целой вечностью.
— Тебе — кузница, нам — твоя душа; хочешь — бери, не хочешь — не надо, кузнец!
— Ох, — закручинился Сметсе, — это слишком накладно, не во гнев вам будет сказано, сеньор дьявол!
— Стало быть, кузнец, — сказал голос, — богатству ты предпочитаешь нищету. Ну, поступай, как знаешь! Нечего сказать, весело будет тебе слоняться с унылой миной по Генту, когда все от тебя отвернутся, и только собаки станут гоняться за тобой по пятам. А когда жена твоя помрет с голоду, напрасно ты будешь бить себя в грудь, повторяя: mea culpa[10]. Потом ты останешься один в целом свете и будешь на ярмарках выбивать барабанную дробь на своем пустом брюхе, и девчонки, поплясав под такую музыку, швырнут тебе горсть медяков в награду за эту потеху; а под конец ты забьешься в свою нору, не смея выйти на улицу в своих грязных лохмотьях. Шелудивый, искусанный вшами бедняк, ты подохнешь один, как прокаженный, на своем гноище, и стащат тогда тебя на кладбище. И Слимбрук придет посмеяться над твоими останками.