Она, казалось, с той же безысходностью и безрассудностью стремилась впечатать его тело в свое. Словно она тоже предчувствовала скорый конец украденным встречам. Где-то в глубине притаилась мысль — почему? Потому что он сказал ей, что не может обещать ничего на будущее?
А потом это уже не имело никакого значения, потому что ее пальцы оказались на пуговицах его рубашки и она начала расстегивать их. Весь мир теперь сосредоточился на ноготках ее торопливых пальчиков, слегка царапающих его кожу, на ее дыхании, когда она оторвалась от его губ.
Мередит дергала за пуговицы, рвала их, чтобы обнажить его грудь. Когда она просунула под рубашку пальцы, чтобы коснуться его тела, губы ее дрожали.
Стоило ее пальцам коснуться горячей кожи Тристана, как она не смогла удержаться от короткого возгласа наслаждения. Какое потрясающее ощущение! Но ей хотелось большего. Мередит не могла насытиться, хотя провела в его постели три последние ночи. Прикосновения к нему, как и в самый первый раз, наполняли ее восторгом.
Тристан не оставался равнодушным. Это было ясно по клокотанию, родившемуся в его горле, когда она проводила рукой по его груди, по тому, как задвигались его бедра. Мередит закрыла глаза и предалась ощущениям. Влажное тепло заливало ее, готовя к неизбежному.
Тристан возьмет ее. Она снова с радостью капитулирует. На короткое время позабудет, зачем оказалась в Кармайкле, и это время будет самым счастливым в ее воспоминаниях.
А после… нет, Мередит не будет думать об этом. Не теперь, когда Тристан расстегивает маленькие пуговички на лифе ее платья. Она выгнулась навстречу его пальцам и задохнулась, когда он, не закончив с пуговицами, взялся за ее чувственные груди.
Наконец он ухитрился расстегнуть последнюю оставшуюся пуговицу, которая отделяла ее от небесного блаженства, и спустил платье с ее плеч.
Греховное безумие овладело ею от его прикосновений, она не могла устоять. Она медленно потерлась грудями о его грудь. Бусины сосков затвердели под шелковой рубашкой.
Тристан застонал, обхватил ее за ягодицы и приподнял: теперь они касались друг друга самыми сокровенными частями тела. Когда он стал целовать ее шею, она, всхлипнув, запрокинула голову.
Мередит смутно почудился какой-то отдаленный звук, но желание затмило реальность. Весь мир заключался в Тристане, ни для чего другого не оставалось места, существовал только его мускусный запах, прикосновение его кожи, жар его рта. Все остальное не имело значения.
Но звук становился все назойливее. Туман вокруг нее рассеялся, реальность приобрела четкость. Звук оказался голосом. Голос был женским. Он принадлежал леди Кармайкл.