Тратя дни и ночи в беспрерывных пирах, пресыщение от них он старался сменить развлечениями, но, не довольствуясь артистами, толпу которых он привез из Греции, он заставлял пленных женщин петь свои песни, неблагозвучные и ненавистные для ушей иноземцев. Среди этих женщин царь заметил одну, печальнее других, отказывавшуюся выходить вперед; она выделялась красотой, облагороженной еще и скромностью: опуская всегда глаза и закрывая, насколько можно, лицо, она внушала царю мысль, что она высокого рода и что не должна была бы появляться на пирах. На вопрос, кто она, женщина сказала, что внучка бывшего царя персов Оха, дочь его сына, и была женой Гистаспа. Гистасп этот был родственник Дария и командовал большой армией. В душе царя еще держались остатки прежнего благородства: из уважения к судьбе женщины столь высокого рода и к славному имени Оха он не только освободил пленницу и возвратил ей ее достояние, но и приказал разыскать ее мужа, чтобы вернуть ее супругу.
Пока Александр развлекался, нагрянула новая опасность; причиной ее стал не враг, а собственное войско. По лагерю македонян поползли слухи, «что царь, удовлетворенный достигнутым, решил теперь же вернуться в Македонию. Солдаты как безумные бросаются к своим палаткам и начинают упаковывать свой багаж для похода; можно было подумать, что был дан сигнал собираться в путь». Слуху этому способствовали греки, отпущенные Александром домой, — видимо многих не соблазнила даже гигантская сумма в 3 таланта, которую царь платил каждому остающемуся в войске. Все труднее покупать преданность солдат за деньги, потому что они награбили столько добра в персидских городах и столько вытянули у Александра, что золота им стало достаточно.
Царь с ужасом увидел, как войско, с которым он собирался «пройти до индов и до крайних стран Востока», грузит свое имущество на повозки, выстраивающиеся в колонну на Запад. Такого жалкого, растерянного, беспомощного Александра мы не видели даже накануне битвы при Гранике, начатой с крайне невыгодной для македонян позиции; такого страха не было в глазах Александра накануне битвы при Гавгамелах, хотя, казалось, у него не было ни единого шанса против миллионной армии Дария.
Александр собирает у себя в палатке военачальников и, как пишет Курций Руф, «со слезами на глазах жалуется, что ему приходится в зените своей славы возвращаться на родину скорее побежденным, чем победителем. И мешает ему не малодушие солдат, а зависть богов, вселивших внезапно в души храбрейших его людей тоску по родине, куда они вернулись бы немного позже с еще большей славой».