— Ищу работу, — отвечаю я.
Дядюшка Эл продолжает меня разглядывать, лениво пуская колечки дыма. Положив руки на живот, он медленно барабанит по нему пальцами.
— А ты когда-нибудь работал в цирке, Якоб?
— Нет, сэр.
— А ты хоть бывал в цирке, Якоб?
— Да, сэр. Конечно, бывал.
— И в каком же?
— В цирке братьев Ринглингов, — отвечаю я, и тут у меня перехватывает дыхание.
Оглянувшись, я вижу, что Граф предостерегающе прищуривается.
— Но это была скучища. Просто скучища, — поспешно добавляю я, повернувшись обратно к Дядюшке Элу.
— Правда? — спрашивает он.
— Да, сэр.
— А ты видел наше представление, Якоб?
— Да, сэр, — говорю я и чувствую, что краснею.
— И что же ты о нем думаешь?
— Ну, оно было… великолепно!
— И какой же номер тебе больше всего понравился?
Я отчаянно соображаю, пытаясь придумать хоть что-нибудь.
— С вороными и белыми лошадками. Там еще была девушка в розовом, — продолжаю я. — С блестками.
— Слышал, Август? Мальчику понравилась твоя Марлена.
Человек напротив Дядюшки Эла поднимается и поворачивается ко мне. Именно его я видел в зверинце, только сейчас он без цилиндра. На его точеном лице застыло бесстрастное выражение, темные волосы напомажены. У него тоже усы, но, в отличие от усов Дядюшки Эла, коротко остриженные.
— И чем же ты собирался здесь заняться? — спрашивает Дядюшка Эл, поднимая со стола рюмку и выпивая ее содержимое одним глотком. Откуда ни возьмись появляется официант и вновь ее наполняет.
— Я могу делать что угодно. Но, если можно, я бы хотел работать с животными.
— С животными, — повторяет он. — Слышал, Август? Парнишке охота работать с животными. Небось, воду для слонов носить хочешь, а?
Граф недоуменно поднимает брови.
— Но сэр, у нас ведь нет…
— Заткнись! — кричит Дядюшка Эл, вскакивая на ноги. Рукавом он задевает рюмку, и та падает на пол. Он смотрит на нее, сжав кулаки, и лицо его наливается кровью. Сжав зубы и испустив долгий, нечеловеческий вопль, он принимается методично топтать стекло.
Все молчат, только и слышно, что постукивание колес. Официант опускается на колени и собирает осколки.
Глубоко вдохнув, Дядюшка Эл отворачивается к окну, заложив руки за спину. Когда он вновь поворачивается к нам, лицо его обретает прежний цвет, а на губах играет ухмылка.
— Так вот что я тебе скажу, Якоб Янковский, — с отвращением выговаривает он мое имя. — Я таких встречал тыщу раз, не меньше. Да я тебя насквозь вижу. Что же у нас случилось? Поссорился с мамочкой? Или решил поразвлечься между семестрами?
— Нет, сэр, ни в коей мере.
— Да какая мне, к черту, разница, что там у тебя. Если я дам тебе работу в цирке, ты же тут и недели не продержишься. И даже дня. Цирк — та еще махина, тут выживают только самые стойкие. Но что-то ты не кажешься мне стойким, а, мистер Студент?