— Ты его тоже не осуждай. — Он посмотрел мне в глаза твердо, хоть и покраснел. — А я — как мог его отпустить? Что, если б он решился? И его бы там захлестнуло в плотике. Тут грех обоюдный, шеф. Еще неизвестно, кто кому должен прощать.
Я засмеялся.
— Что вы ребята, бросьте. Какой грех? Все глупостей наделали, ваша не самая большая.
— Хорошо, если ты так думаешь.
— Уже одно, что вы в море с нами сходили…
— Да, для нас это многое значило. Ты не представляешь…
Я перебил его:
— В «Арктику» же вы придете? Ну вот там все и скажешь. Все послушают, не я один… Да! — я вспомнил. — Лилю увидишь сегодня?
— Передать ей, чтоб пришла?
— Мне все равно. — Я даже удивился, как легко я это сказал. — Захочет придет. Но привет, конечно, передай. И еще — спасибо. Это уж как она поймет. — Я пожал ему руку, а Димке просто помахал. — Встретимся в «Арктике»!
Совсем уж маленькой кучкой мы прошли через центральную проходную, поднялись наверх, к вокзалу. Здесь, на площади, от нас последние уезжали в Росту — «юноша», дрифтер и бондарь. Сонного таксишника растолкали, приспособили к делу.
— Не поминай лихом, — сказал я бондарю. — Я знаю, ты в Баренцево не идешь, так попрощаемся? Он руки моей не взял.
— Кто тебя еще поминать-то будет? Много чести, знаешь. — Тронул таксишника. — Езжай, родной.
Дальше мы пошли с «дедом». Он совсем близко от нашей общаги жил. Вот так мы с ним когда-то и познакомились: все разошлись, а мы вдвоем пошли пробиваться через метель — и вдруг разговорились, и он меня к себе затащил обедать. А за весь рейс не сказали друг с другом ни слова.
Я шел с «дедом» и он мне говорил:
— Беспокоит меня твое дальнейшее, Алексеич. Ты все же не бросай флот, зачем тебе жизнь переламывать надвое. Мы, может, самое трудное уже пережили, а теперь, глядишь, техники поднавалят, «океаны», и "тропики",[69] условия наладятся. А я-то — уж кончился, это точно. Кончился я в этом рейсе. Тридцать лет около машины провел, а как посмотрел на парус — вдруг понял: кончился.
— Что ты, «дед»! Мы еще поплаваем вместе. Ты же меня делу обещал научить.
Он не отвечал, усмехался, а я вспомнил: "Приятно и легенду послушать".
У своего переулка он спросил, помявшись:
— Может, ко мне завалимся? Накормят нас, выпить поставят, и спать где найдется. Чего тебе сразу — с парохода и в общагу?
Но я как вспомнил их комнатешку, диванчик, на который меня положат…
— А я не в общагу, — сказал я ему весело. — Есть еще куда завалиться.
— А! — Он улыбнулся мне. — Ну — в «Арктике»?
Мы пожали друг другу руки, и «дед» зашагал — тяжелый, в коротком своем полушубке, в мохнатой шапке, в сапогах. Еще раз обернулся ко мне, точно знал, что я жду этого, и помахал на прощанье. И я пошел один, сначала одной щекой к ветру, потом другой.