— Потому что по остаткам кокаина в погребе его подельника идентифицировали порошок из партии, которую из Бельгии в Западную Европу везли. А он знает, у кого полтора кило покупал. А значит, и где остальные осели. Такие деньги без высоких посредников не прокрутишь. Да и с этапа он молча ушел — не откликнулся на перекличке, и поминай как звали.
— Н-да, кто-то вывел из-под конвоя, — с ученым видом знатока резюмировал Кифа. — Значит, поделиться обещал.
Мы оделись и поехали в центр. Я высадил Кифарского у его дома, неподалеку от нашей школы, которая теперь была лицеем, и велел ему выспаться как следует: Градинск в разгар трудового дня меня интересовал разве что с ностальгических позиций, куда интереснее было прощупать его ночью.
Кифарский хлопнул дверцей и шутливо приказал мне не опаздывать. Это его демонстративно-напыщенное распоряжение я воспринял как шутку. А с точки зрения сидевших на лавочке и выглядывавших в окна соседей Кифарского, все выглядело по-другому.
Дорого бы я заплатил, чтобы наша с ним встреча через восемнадцать лет оказалась просто случайностью.
Гуляева я нашел по горсправке — не хотелось беспокоить и без того занятую местную милицию.
Старик жил на берегу синего моря. Жил один, без старухи. Трехметровый забор с остро отточенными металлическими пиками по всему периметру встал преградой на пути к знакомству с отставным подполковником. Найдя на нем кнопку электрического звонка, с помощью азбуки Морзе я передал привет от Коробейникова.
В глубине двора хлопнула дверь, залаяла собака; на лай откликнулась вторая. «У него что, две собаки, что ли?» — подумал я. Но ошибся. Через секунду окрестности огласились таким лаем, что стало понятно: за забором проходил симпозиум собак Приазовья, на который были приглашены делегации ближнего и дальнего зарубежья.
Морзянка и фамилия Коробейникова сработали лучше всякой визитки. Оценив нас с «ниссаном» профессиональным взглядом, хозяин улыбнулся и протянул мне руку.
— Вениаминов, — представился я. — Игорь.
— Никитич, — ответил он коротко. — Сейчас ворота отопру.
На вид ему было лет пятьдесят, но если бы не седая, как лунь, башка, можно было бы дать на пяток меньше.
Двор Никитича разделялся на три участка: сад, огород и собачий питомник. Кроме крупных, породистых «кавказцев» в двадцати клетках двухэтажного вольера, меня встречал десяток «немцев», сенбернаров, водолазов и разномастных щенков, гулявших без привязи. Выйти из машины означало бы самоубийство.
— Альфа!.. Вымпел!.. Байкал!.. Алтай!.. Кабул!.. Душман!.. — властно позвал хозяин. — Зойка!.. Машка!.. Кардан!.. Шериф!.. Пуля!..