Дороги развезло, а на ногах валенки, потертый полушубок — без погон, хорошо, хоть свитер остался на теле. Видок подозрительный. Когда добрался наконец до Волочка и монастыря, где разместились курсы, дежурный долго и недоверчиво рассматривал подозрительного типа, потом взял документы, сказал «ждите» И ушел. Наконец, появился, пригласил к начальству.
В приемной начальника курсов Игорь снял полушубок и, оставляя на полу мокрые следы, в свитере, без кителя вошел в кабинет. Представился по форме. Начальник курсов сидел за столом против света, было видно только, что человек немолод, лица не рассмотреть.
— Ну, Игорь, рассказывай, как дошел до жизни такой? — голос добрый, улыбчивый, чуть-чуть знакомый.
Бывает же! Полковник Воробьев Георгий Васильевич, начальник курсов — старый друг дома, еще из раннего детства, да не просто друг дома, а друг маминой юности, влюбленный в нее, как потом выяснилось, на всю жизнь, и вот — начальник! Удача-то какая!
Повел Игоря домой, дал отмыться, привести себя в порядок, выделил кое-что из своего обмундирования, накормил и отправил в казарму: я для тебя — начальник курсов, а когда буду Георгием Васильевичем, за тобой пришлю. Все ясно?
Преподавал он, кроме прочего, и общевойсковую тактику, и только из его объяснений Игорь впервые многое понял и про организацию системы огня, и про построение боевых порядков, и прочая, и прочая, то, что вдалбливалось в далеком тюменском училище в 42-м году молодым Офицерам как катехизис, без объяснений сути, глубинного смысла, назначения. Занятия шли по десять часов в сутки, зачастую — по ночам. Обучение на курсах разведчиков дало многое, и не только в ведении боя, но и в тонкостях разведки. Еще до войны, в школе, Игорь увлекался химией, добавились сведения по изготовлению взрывчатки и ядов из подручных средств, в том числе из муки, сахара и прочего, учили технике владения различным, в том числе немецким, оружием. Тренинг был неплохой.
Недели пролетали быстро. Георгий Васильевич несколько раз отпускал Игоря на воскресенье в Москву, к родным, но так, чтобы в понедельник к утренней проверке быть в строю, почти всегда удавалось, хотя приходилось спрыгивать на ходу поезда у стен монастыря. Курсантам даже предоставляли такие блага, как посещение местного театра. Игорь был один раз, давали «Сильву» — убожество беспросветное, но для многих после фронтовых дней это был праздник.
Но и тут, оказавшись в тылу, Игорь не мог не ввязаться в историю. Как говорится, тихого бог наведет, а резвый сам наскочит: офицерам на дополнительный паек давали по четвертушке селедки к обеду, на столик — одну штуку на всех. Ценный продукт для голодного военного времени не делили, а отдавали по очереди каждому, а уж тот распоряжался как хотел — меняли на толкучке на то, что кому нужно было, на самогон. С продуктами в те времена проделывали иногда невероятные вещи. Так, работница хлеборезки на курсах попалась на том, что большим шприцем впрыскивала с вечера в буханки воду, хлеб становился тяжелее, и ей оставался «навар» В виде нескольких буханок при выдаче пайков. Когда это обнаружилось — ее чуть не растерзали. Так вот, простейшую «самодеятельность» С селедками решили пресечь политработники: запретить! Подавать на стол только нарезанную! Офицеры на толкучке — безобразие! Офицеры возмутились и решили «воздержаться» от селедки вообще — два-три дня никто к селедкам не прикасается, начальство полезло в бутылку. Бунт! Коллективный отказ от пищи! Понаехали из политуправления фронта — выявлять зачинщиков. Источник идеи известен не был, но вездесущие «стукачи» валили и на Игоря в том числе. На второй день пребывания комиссии все повторилось — к селедке никто не притронулся, но Игорь в тот день был дежурным по курсам, то есть еще до обеда, раньше всех снял пробу на кухне, дал разрешение на обед, а за общими столами не присутствовал, а результат тот же: селедка осталась на тарелках. До Игоря так и не добрались, комиссия «понавставляла фитилей», пятерых боевых офицеров-разведчиков под разжалование — из-за селедки-то! — и уехала.