Он вспоминал о том, как впервые очутился в том темном и пустом доме. Как — чисто машинально — опустился на колени возле своей умирающей жены, обагрив её кровью свои руки и одежду. И в этой позе, коленопреклоненного, его и застигла полиция. Он был настолько опустошен, что не мог ответить даже на простейший вопрос. И слава Богу!
Так лучше всего. Парить в вольном и свободном вакууме, где нет ничего — ни солнца, ни ветра, ни зноя. Ничего — кроме бескрайней пустоты.
Он лишь моргнул, едва заметно, и яркая голубизна зимнего неба вывела его из оцепенения. Кровать под ним была совсем не жесткая, а матрас — не тонкий. Лежать на ней было куда приятнее, чем на узкой тюремной койке, и он понимал, что должен быть благодарен за это. Однако благодарность требовала душевных сил, а их-то у него сейчас не оставалось.
Он слышал голоса Шона и его жены — они о чем-то спорили. Почему-то их голоса легче проникали сквозь его защитную оболочку, чем даже окрики надзирателей в тюрьме. Он сожалел, что находится здесь, в их доме. Он предпочел бы быть сейчас там, где его никто не потревожит — в безбрежном свободном вакууме. Однако пока он был ещё к этому не готов. Он не все ещё здесь закончил.
Он привстал на кровати, даже не пытаясь как следует разглядеть окружающую обстановку. Вызывающая роскошь манхэттенских апартаментов Шона О'Рурка, обставленных в южном стиле, значила для него ничуть не больше, чем спартанское убранство крохотной камеры, которую они делили с другим заключенным, также осужденным за убийство. Одно сейчас имело для него значение: выжить следующий час, следующие несколько недель. И сделать то, что он себе наметил. Любой ценой.
— А, я вижу — вы проснулись, — прогудел Шон О'Рурк. Стоя в проеме дверей спальни, выпятив вперед квадратный подбородок, он напоминал бойцового петуха — коренастого, кривоногого и драчливого. Тьернан не питал на его счет ни малейших иллюзий, прекрасно понимая, зачем понадобился писателю. Чего тот собирается с его помощью добиться.
— Да, я проснулся, — сказал Ричард Тьернан. — Где ваша дочь?
* * *
Кэссиди всю жизнь безумно боялась самолетов, хотя сама себе в том и не признавалась. Вот почему три дня спустя, выяснив, что железнодорожное сообщение Балтимора с Нью-Йорком по-прежнему существует, она даже не скрывала облегчения. Слава Богу — ей не придется добираться до аэропорта, торчать там в ожидании посадки, а потом дрожать от страха в адской машине, которая за нелепо короткое время должна доставить её в Нью-Йорк.
Правда, у наземного способа передвижения тоже имелся недостаток — он оставлял слишком много времени на размышления, и Кэссиди совершила ошибку, прихватив с собой перед самой посадкой свежий выпуск журнала "Пипл". До этого, собрав всю волю в кулак, она заставила себя не читать никакие сообщения про связь своего отца с осужденным убийцей, однако сидя в купе поезда, не смогла удержаться от соблазна. Тем более, что на обложке журнала красовалась свирепая физиономия Шона. ""ОН НЕВИНОВЕН, УТВЕРЖДАЕТ ШОН О'РУРК", — гласила подпись под фотографией. — "ОДНАКО ЗА НЕГО ГОВОРЯТ ДЕНЬГИ". В углу же снимка, над плечом её отца, поместили черно-белую фотографию счастливой семьи — очаровательной мамы-блондинки, двоих прелестных детишек и высокого темноволосого мужчины, стоявшего за ними, положив одну руку на плечо женщины.