— Ты бы придвинул кресло поближе к огню: здесь давно не топлено. Ах, если бы я знала, что ты приедешь! — вздохнула Розмари.
— Матушка, Вы единственная женщина, которая меня любит! — Граф привстал и поцеловал мать.
Эта знатная женщина, с пренебрежением смотревшая на добрую половину населения Англии, суровая и деспотичная, как со слугами, так и с детьми, расплылась в улыбке и даже прослезилась. Сын был её господином, она — его служанкой; для неё не было похвалы выше, чем поцелуй сына. Его воля — высший закон, исполнения его желаний — смысл её жизни. Если бы ей пришлось выбирать между Роландом и кем-либо ещё, даже Богом, она бы, не задумываясь, выбрала сына.
Убедившись, что ему больше ничего не нужно, графиня присела на маленькую скамеечку и протянула озябшие руки к огню.
— Она из тебя всю душу вынула, эта баронесса, — ревниво пробормотала она. — Бывало, с коня месяцами не слезал — а возвращался здоровым и румяным, а тут заглянул к ней на денёк — и осунулся. Да мало ли в Англии невест? Брось ты её, не то погубит она тебя. Хоть один раз послушай мать!
— Замолчите! — резко оборвал её сын. — Не смейте говорить о ней дурно. Никогда, слышите!
— Как прикажешь, сынок.
Роланд откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Внезапно лицо его передёрнулось, словно от боли. Он резко выпрямился и с тупой сосредоточенностью уставился на огонь. Обеспокоенная мать молча наблюдала за ним со своего места, не решаясь ни встать, ни заговорить с ним.
— Завтра я уезжаю, — наконец глухо сказал граф, приложив к напряжённому лбу ладонь. — Распорядитесь.
Графиня кивнула и подняла с пола корзинку с рукоделием. Конечно, она хотела, чтобы он задержался дома, ведь она так давно его не видела, но, раз он решил, не ей ему возражать.
— Это всё из-за той никчёмной девчонки! — подумала она и с грустью посмотрела на сына. — Бедный мальчик, почему он не женится на другой?
Гвендолин и Флоренс сидели на подушках в одной из темных комнат рядом с главным залом и обсуждали последний рыцарский роман, привезенный из-за моря поэтами-скитальцами. Обе жаловались на то, что так и не смогли дослушать его до конца. Потом Флоренс, более искусная в науке врачевания, чем её старшая сестра, поделилась с ней рецептом приготовления мази, которая, по её словам, избавляла от внутреннего жара.
Потом они вспомнили о том, как ловили с утра разбежавшихся поросят. В глазах у них заблестели озорные искорки; сестры смеялись, перебивая друг друга, перебирая в памяти события минувшего утра, когда маленький верещавший поросенок, чуть не перевернул вверх дном всё дворовое хозяйство и, забежав на кухню, до смерти перепугал кухарку.