— Меня понимать не обязательно. Вы были знакомы с мужем Градиевской?
— Я ее муж, осмелюсь напомнить, — восторжествовал Першин, усмотрев в вопросе возможность укусить.
— С первым ее мужем?
— Нет.
— Где вы с ней познакомились?
«Андрюшу Малышевского впутывать ни к чему».
— На танцах.
— Имя Андрея Григорьевича Малышевского вам о чем-нибудь говорит?
Першин вздрогнул, и уже после этого врать было бы глупо.
— Воевали вместе.
— Где?
— Какая разница!
— Выясним. Малышевский вас познакомил?
— Откуда вы знаете? Он в Москве?
— Мы нашли у Градиевской два письма из Белграда. В них он велит передать вам привет.
— Она не передавала.
— А вы ей деньги передавали? — взгляд в упор.
— Кто, я? Какие еще деньги?
— Першин. Представьте себе, что я начну симулировать грыжу. Вам тоже станет смешно. Здесь преступников международного масштаба наизнанку выворачивают.
— А я какого?
— Вы?.. Пока вы просто производите впечатление озлобленного человека. Или непонятого. Вы не боитесь остаться непонятым, Першин?
— Прикажите отвести меня в тюрьму или КПЗ, как там у вас… Я хочу отдохнуть по-человечески.
Смех Первенцева — все, что осталось в нем от человека без мундира. И еще взмокшая от пота рубашка на два размера больше.
— Ну, нет! Во-первых, некогда. Во-вторых, место в изоляторе — дефицит, его заслужить надо. Не сажать же вас туда за то, что вы отнимаете у меня время. К сожалению. — Он поднял кверху указательный палец и снова стал печатать, на сей раз непонятно что — как человек, ненароком изрекший афористическую фразу и поспешивший зафиксировать ее для потомков.
И снова — телефон. Не ответив абоненту, Первенцев положил трубку, встал:
— Пойдемте со мной!
…Коридоры, двери, лестничные пролеты в сетках, незнакомые люди в униформах и без. Першин уже ни о чем не думал и ничего не хотел, кроме того, чтобы все поскорее закончилось — все равно как.
Самая страшная пытка — пытка неопределенностью.
В помещении с двумя окнами — из-за двух этих окон казавшемся хоромами в сравнении с первенцевской конурой — у двери стоял милиционер, у стены на стульях сидели двое мужчин средних лет, еще двое — напротив; за столом — молодой прокурор в безукоризненно отутюженном кителе, будто неживой, сошедший с витрины магазина. Во всех Першин не разобрался, машинально только отметил, что здесь много народу, а хорошо это или плохо — не знал, да его это и не интересовало: предложили шагнуть с шестого этажа, он и шагнул, и вот теперь летит, с любопытством юной музыкантши ожидая, что будет дальше и когда же кончится этот полет.
— Сядьте сюда, — с ленцой простер руку Первенцев в сторону стула между сидевшими мужчинами. Першин сел. — Введите Купердяеву.