Когда последний кристалл был упакован и снабжен номером, Андрей выпрямился, подтянул молнию на куртке, вскинул на спину мешок и широкими, твердыми шагами пошел к мосту.
— Назад! — надрывался Вылю Власев. — Стой!
Но река выла, рычала, и предупреждения руководителя бригады, не доходя до другого берега, терялись и глохли на расстоянии шага.
Потом все притихли, замерли в ожидании худшего: он вступил на качающийся мост. Только тогда он как будто сообразил, в чем дело, поколебался секунду, но назад не повернул.
Минутой позже стойки скрипнули в последний раз, почерневший настил вздохнул и ухнул в пучину; через мгновение он всплыл, безнадежно задрав кверху ноги-подпоры. И река с бешеной быстротой понесла к равнине развороченные колья, доски и перекладины.
— Видишь, что бы с тобой стало? — свирепо набросился на него Вылю Власев, безуспешно пытаясь скрыть, как дрожит его круглый подбородок. — Ты безумец, вот что я тебе скажу и вот что я запишу в свою книжку, так и знай!
А Павел Папазов горячо пожал ему руку и похлопал по плечу.
— Смельчак! Сильных ощущений ищешь, — улыбнулся он ему. — Герой!
— Не безумец и не смельчак, — сказал Андрей и облизнул пересохшие губы. Только теперь он почувствовал страх. — Я просто плохой упаковщик... Я всегда долго вожусь со своими камнями. Это дело сноровки.
Спокойствие, оптимизм, никогда не покидавший его, слепая уверенность в своих силах были врожденными чертами его характера. Но он не сознавал этого, наоборот, он считал, что природа лишила его именно этих черт. Он редко говорил о себе, но, если заговаривал, от него часто можно было услышать: «Эх, был бы я поспокойнее!» Или: «Взяться-то я возьмусь, конечно, за это дело, но что у меня получится, черт его знает!»
Отец его был учитель минералогии. Человек, восторженный по натуре, он до конца дней своих неколебимо верил, что Родопский массив — это «благословенное богом вместилище меди и свинца» и что «в недрах нашей восхитительно красивой отчизны кроются несметные залежи железа и нефти». Пока он преподавал в пловдивских прогимназиях, он подвергался, насмешкам коллег; перейдя на пенсию, был забыт всеми и умер в нищете.
Андрей унаследовал от старого минералога любовь к природе и влечение ко всему тому, что тысячелетиями таится в земных пластах. Но спокойствие, упорство, склонность браться за самое трудное перешли к нему от матери, веселой и разговорчивой женщины, которая была верной сестрой и помощницей многим подпольщикам Кючук-Парижа[2].
Андрей любил все, что любят обычно молодые люди: и кино, и танцы, и футбол, и прогулки с хорошенькими девушками. Но страсть у него была только одна — камни. Прозрачный горный хрусталь, в котором отражается небесная лазурь, был для него красивее самой красивой девушки. Рыться в ящичках, где лежали коллекции, которые он собирал с раннего детства, было для него занятием, куда более интересным и увлекательным, чем смотреть самый захватывающий фильм; Ни для одной девушки в мире он не стал бы карабкаться по отвесным склонам Родоп, а ради кусочка кварца, окрашенного розовым цветом зари, он готов был рискнуть всем, даже головой.