Поезд рывком остановился. Самарина вышвырнуло в тамбур. Еле удержавшись на ногах, он ухватился за железную решетку на дверях и в это время увидел проводницу Фросю. Она сидела на полу в углу тамбура, около ее лица в двери зияла рваная дыра, через которую была видна зеленая лужайка с цветами. Нога девушки была вывернута назад, а там, где было колено, чернела кровавая ямка, из которой торчала белая кость. Глазами, полными ужаса и недоумения, девушка смотрела на свою коленку. Лицо у нее было серое, как земля, глаза будто пленкой подернуты.
Преодолев оцепенение, Виталий подхватил ее под руки и потащил от двери — нога у девушки поворачивалась во все стороны сама по себе.
— Эй, кто-нибудь, сюда! — крикнул Самарин в вагон, и в это время у него восстановился слух. Проводница стонала тоненьким детским голоском.
В тамбур вбежал, согнувшись до пола, Остролицый. Начал дергать выходную дверь, но она не поддавалась.
— Братцы, что же это такое? — Он увидел проводницу: — Фросечка, чегой-то ты?
Кто-то снаружи распахнул пробитую дверь:
— Раненые есть?
— Проводница! — крикнул Виталий.
Двое мужчин в железнодорожной форме поднялись на площадку.
Проводница уже не стонала, и лицо ее точно окаменело.
Возле вагона остановилась санитарная машина. Железнодорожники с помощью Виталия перенесли проводницу в машину, которая тут же двинулась дальше вдоль поезда. Впереди нее бежал Остролицый.
— Что происходит? — спросил Виталий.
— Вроде война, — ответил железнодорожник.
Другой добавил:
— Война не война, а нас бомбят...
Паровоз стал давать короткие гудки — и поезд медленно тронулся.
Самарин поднялся в вагон. Пассажиры с чемоданами, узлами забили коридор у выхода, все с тревогой и надеждой смотрели на Виталия.
— Что там делается?! — крикнула колхозница, прижимая к груди ребенка.
Виталий молча протолкался в свое купе — он ничего не мог сказать людям, он и сам еще не верил тому, что узнал.
Поезд остановился...
Самарин шел по утонувшему в садах городку. У калиток стояли люди, которые так смотрели на него, будто для них в диковинку был прохожий с чемоданом. Так он и шел как перед строем, испытывая и раздражение, и безотчетную неловкость. На перекрестке буйным, ревущим костром горело двухэтажное деревянное здание.
Райотдел НКВД помещался в старом одноэтажном доме, и там оказался только дежурный — парень с белым веснушчатым лицом. Самарин доложился как надо — такой-то прибыл для прохождения службы согласно приказу.
Дежурный смотрел на него какими-то странными, отрешенными глазами.
— Война, нас бомбили, — сказал он тихо, будто по секрету.