Он и раньше пользовался авторитетом, этот странный, живущий вне времени и вопреки медицине тип, но когда дирекция справила ему бархатную, шитую золотом ливрею, народы пошли на поклон косяками. И немудрено, поскольку на фоне роскошных дядижориных аксельбантов блекли самые размалиновые клубные пиджаки.
Когда я появился, он лежал на продавленной раскладушке и что-то писал в шикарном министерском блокноте, сосредоточенно мусоля огрызок карандаша.
— Дядь Жор, — заскулил я с порога.
— А, Химик! Обожди, ща главку добью… — не поднимая глаз, буркнул он.
— Сереженька, — увлекла меня на кухню его наперсница и ангел-хранитель, Татьяна Алексеевна, — пойдемте, милый, я вас чайком угощу.
— Да я на минутку, по делу…
— Ничего-ничего, Сереженька, успеется, а я вас вареньицем вишневым побалую. Любите вишневое вареньице?
— Вишневое кто не любит? Не бывает такого человека!
— Вот и славно. А Георгий Петрович мемуары пишет, — полушепотом сообщила она, усаживая меня на колченогий стульчик.
— Неужели! — вежливо восхитился я.
На самом деле Голливуд начал писать мемуары лет десять назад, и об этом факте все были прекрасно осведомлены.
— Да, Сережа, сейчас как раз самое главное, — наливая кипяток из раритетного самовара в начищенную солдатскую кружку, она заговорила со значением, — сейчас самая кульминация, бунт в колонии строгого режима. Представляете, их усмиряли танками…
Татьяна Алексеевна была вдовой легендарного советского летчика, сгинувшего без следа в сталинских лагерях. По ней сохли все окрестные донжуаны, но, как гласит легенда, красавица блюла себя, и от ее раннего вдовства воздыхателям ничего не обломилось. Дядя Жора, после последней отсидки, поселился у нее на правах кухонного мужика, да так и остался на веки вечные.
Впрочем, никто не верил, что ему было позволено спать где-то, кроме раскладушки.
— Представляете, Сережа, танки против безоружных людей! — сухим кулачком она смахнула набежавшую слезинку. — А ведь там было много невиновных…
— Что же удивительного? Танк специально сконструирован для борьбы с безоружными и невиновными, а против вооруженных и виноватых он абсолютно неэффективен.
— Лексевна, что за дела?! — появился в дверях дядя Жора. — Что за беспредел творит этот, в натуре, Химик?!
— Что вы, что вы, Георгий Петрович! — заволновалась та, — Наоборот, Сереженька меня успокаивает. Я рассказывала ему про бунт, а он меня успокаивал…
Голливуд сменил гнев на милость:
— Ты не поверишь, Химик, че там в натуре вышло! — он сел возле окна, и потянулся к самовару, — Чифирнем, что ль, Лексевна?