Генерал спустился в застенок под замком. Я уныло следовал за ним.
В застенке на дыбу был вздернут рыжий мужичонка. Палач стоял в стороне, видно, передыхал. Мужичонка закусил губы и лишь постанывал. Спина его была в крови: видно, катюга уже как следует поработал кнутом.
За столиком сидел чиновник в сбитом набок парике и уныло смотрел на протокол.
Генерал спросил:
-- Ну как, вор и изменник Ванька? Молчит?
Чиновник ответил:
-- Не молчит, а матерится. А больше ничего от него не добились.
-- Ну ладно, иди к себе. Купцы уже заждались. Я тут постоянного писца привел.
Я вздрогнул. Значит, меня собираются заставить сидеть в таком месте и записывать показания, вырванные под пыткой, и наблюдать все эти мучения все время. Да, влип! Вот тебе и герой!
-- Ну-ка, погрей его веничком, а то у него спинка замерзла, — сказал кату генерал.-- Ты, асессор, записывай, чего сказывать-то будет сей предатель и вор. А я пошел.
Генерал повернулся и быстрым шагом вышел.
Кат взял березовый веник, окунул его в огонь, подождал, пока загорится, и как протянул Ваньку поперек спины. Меня чуть не вырвало, и, чтобы все это не смотреть, я стал механически записывать все, что орал Ванька:
<<Катюга сраный, мандавошка…ная! Кукишем крестишься…сос генеральский! Черти тебе на том свете за это всю…>> — и далее матом, матом, виртуозно, многоэтажно.
Кат дал Ваньке отхлебнуть воды, чтобы у того в горле не пересохло и пытуемый мог говорить дальше. Судя по всему, эта ругань его забавляла.
За всю пытку была сказана всего одна деловая фраза, но она мне все пояснила: <<Фридрихус всех наших древлих примает, а вас, кукишников, объ…бает!>> Стало ясно, что Ванька играет идейного агента пруссаков, старовера, который так ненавидит Россию, крестящуюся кукишем, что готов пойти против нее с любым союзником. Но по мату было видно, что старовер-то он весьма грешный, два пальца для него скорее прикрытие. Так что здесь пахло не идеями, а тем, что не пахнет.
По ходу дела Ванька выдал даже большой петровский загиб, и я его тоже занес в протокол.
Ваньку одели и увели. Я поднялся к генералу и попросил у него разрешения посидеть в конторе до утра при свече, дабы перебелить протокол. Тем более и идти-то мне на самом деле было некуда. Генерал несколько удивился такому служебному рвению, и разрешил.
Я вышел, купил пару хлебцев за копейку, вернулся в контору, сел и начал уныло смотреть на запись речей ругачего предателя. Перебелить, выкинув мат, означало оставить пару фраз. Вместо рвения выйдет сплошное выпендривание. И тут мне пришли в голову какие-то обрывки из исторических романов о характере Елисавет Петровны, которая очень любила шутку на грани фола, но именно на грани, и все время мучилась от скуки и искала свеженьких развлечений без откровенного неприличия. И мне пришла в голову безумная идея: переписать <<скаску>> в приличных словах, сохранив все загибы.