Было в позе Нелли Яковлевны, в игре на гитаре, бутылке с яркой этикеткой что-то от кино, где всегда пьют красивее, чем в жизни. Но тут Виктор Георгиевич, щелкнув замком, прошел из своей комнаты в туалет. Нелли Яковлевна выкрикнула: «У, нежить бледная! Сгинь с глаз долой! — и захохотала, довольная шуткой, потом ударила по гитаре, так что она загудела, как ветер в трубе, и запела: — Только многа и многа напо-о-омнит…» Её взгляд как неприкаянный блуждал по комнате; порывистые движения, словно ее кто-то дергал за ниточку, чересчур громкие выкрики — все это, как бывало дома, опять вызвало странное ощущение, вроде в кухне сидит совсем не тот человек, какого знала Света. Словно Нелли Яковлевну подменили. Бесшабашный разгул и безнаказанная свобода — стихии непонятные и чуждые Свете — пугали уже тем только, что их логику нельзя предсказать. Они вызывали неясный страх, столь же непонятный, как и страх темноты.
«Да что ты озираешься?! Пьяных, что ли, не видела?» — с презрительным видом мотнув головой в сторону кухни, спросила Вика. Хмыкнув, она объяснила Свете, что отцу нельзя развестись с Нелли Яковлевной «из-за работы», и он должен все терпеть.
Вика при этом засмеялась, намекнув, что ей такое положение вещей очень нравится, потому что каждый из родителей переманивает на свою сторону, а это выгодно. Вот откуда у неё много карманных денег и самые модные вещи, которые отец и мать наперебой покупают. Вика говорила небрежно, высокомерно вскинув голову, чтобы Света и не подумала, что она нуждается в сочувствии. Но все же Света угадала, уловила в ней и свою собственную боль, поняла, почему Вика так осторожно приглашала ее к себе — и вот только сегодня промахнулась. Света сделала вид, что она живет вполне благополучно, а затруднение с квартирой, куда она пока не может пригласить Вику, — недоразумение, которое отец должен уладить. Именно поэтому они снимают квартиру, а не покупают себе дом. Сначала Свете было неловко, что она сказала полуправду Вике, а потом похвалила себя за это. Вика оказалась большой насмешницей и, где могла, кого могла, старалась поставить на место, уязвить. Только по отношению к Свете она была мягче и ровнее, чем к другим.
Благодаря новой подруге противоречивые, смутные, идущие вразброд чувства к родителям обрели, наконец, форму. Нынешнее отношение освобождало Свету от зависимости, от сознания связей с ними, которые угнетали раньше. Теперь как человек, которого совершенно ни за что приговорили — игра природы и случая — к долгому сроку наказания, облегченно вздохнула, увидев свет свободы. Перенесённые страдания — поняла Света — дают ей особые права: право на расплату.