Вымыли и прокипятили инструменты, приготовили столы и перевязочные материалы. Пошли отдыхать. В лесу пахло травами, хвоей и земляникой. Она поспела рано и почти вся осыпалась — некому ее было собирать в это лето. Не сговариваясь, двинулись на примеченное утром местечко, где ягода в высокой траве еще сохранилась, да остановил какой-то новый, ни на что не похожий звук. Он был прерывист, как гудение немецких самолетов, но слабее и тоньше.
Ночью в Порхове и недалеко от него не затихал бой, над городом полыхало багровое зарево. Утром бой вскипел с новой силой, а теперь выдыхался, как затухающий костер, который нет-нет да и вспыхнет ярким пламенем, затрещит, выплеснет сноп искр и снова утихомирится. А звук креп, множился и исходил от военного городка, откуда густой и неровной толпой бежали люди.
— Кажется, свои? — неуверенно сказал кто-то.
— В том-то и дело. Драпают! — зло отозвался фельдшер Овчинников.
Причина бегства могла быть одна: немцы ворвались в город! Эти бегут первыми, за ними последуют другие. А медсанбату быстро не сняться, и раненые попадут в плен. В плен к фашистам, раненые! А может, и не будут брать, а перестреляют всех, передавят гусеницами танков. От этих мыслей у Кати пусто и звонко стало внутри, она затравленно оглянулась, отыскивая глазами Куропатенко, во всемогущество которого верила безгранично, и показалось ей в смятении, что только он мог что-то сделать или изменить. Вспомнила, что комбат утром уехал в штаб дивизии, и оцепенела с беспомощно прижатыми к груди руками.
Толпа была совсем близко. Уже слышен ее разнобойный топот ног, уже можно различить отдельные лица, черные раскрытые рты и обезумевшие глаза. Неужели пробегут мимо, оставят на растерзание фашистам раненых? Пробегут! Таких не остановить!
Но произошло непредвиденное.
Навстречу бегущим пошел фельдшер Филя Овчинников. Один. Не торопясь. Что он может сделать?
Собьют и не заметят, промчатся мимо. Но, видно, появляется в людях, решивших вступить в единоборство с потерявшими над собой власть, что-то такое, что и осознать невозможно, и переступить нельзя. Как маленькая светящаяся лампочка или блестящая палочка в руке гипнотизера, они приковывают к себе всеобщее внимание. Остановился Овчинников — стала замедлять бег и толпа. И крик затих. Задние еще теснили передних, но те упирались, сдерживая натиск. Несколько винтовок метнулись в сторону фельдшера и опустились. На дороге и в расположении медсанбата установилась напряженная тишина. Было слышно лишь тяжелое прерывистое дыхание.
Никто не скажет, что бы произошло, если бы Овчинников закричал, стал угрожать наганом, дал предупредительные выстрелы в воздух. Он не сделал этого. Повернулся, показал на палатки: