. Русская печь, возможно, есть самое «традиционное», непоколебимое в земледельческой традиции.
Индоевропеец не знал и не мог знать ничего подобного, в его кочевой жизни годился только открытый очаг, самый примитивный и самый мобильный огонь еще со времен неандертальцев. Для индоевропейца открытый очаг тоже есть свое самое «традиционное», которое он пронес сквозь века и сохранил до сих пор в своем любимом камине, все тот же походный костер, но в камне и с трубой, непременный атрибут любого мало-мальски приличного европейского или американского дома. Даже огромные средневековые замки и королевские дворцы отапливались только очагами или каминами, тогда как Зимний дворец отапливался печами. В России камин, конечно, знали, но это было очередное дворянское подражание своим старшим индоевропейским братьям. Современная мода на походные костры — лишь очередная европейская новомодная блажь и больше для антуража, декора, чем для пользы.
Традиция огня это еще и традиция пищи, очаг идеально подходит, чтобы жарить, коптить мясо, что есть определяющее в культуре питания скотовода, русская печь может лишь варить, парить, томить «щи да кашу, пищу нашу». В русском языке нет слова, прямо соответствующего немецкому «braten», английскому «fry» или «grill», первоначально «жарить» означало печь на жару, но никак не на открытом огне. Растительная и молочная пища вообще не терпит жарки, и жареная картошка это тоже чисто европейское изобретение, в России картошку только варили или запекали, жарить научились только тогда, когда появились керосинки, газовые плиты, тоже все чисто индоевропейские изобретения.
Почему у немцев такие замечательные дороги и автомобили, а мы не научились делать ни того, ни другого? Хотя и сделали ракету и проложили дорогу в космос? Дороги — это системная проблема и потребность всей системы человеческого общества, и она никак не связана с интеллектом или трудолюбием каких-либо его членов. Для земледельческой системы, основа которой оседлое родовое общество, дороги не являются жизненно важной и необходимой структурой. Грубо говоря, земледелец и его род и не одно поколение рода может прожить и не выезжая из деревни. Разве что в соседнюю деревню за невестой или на ярмарку за сапогами, но это не та цель, из которой можно сделать стратегическую проблему. Для скотоводческой системы, основа которой всегда было кочевничество, дороги, пути, по определению есть системная структура. Кочевник существует больше в пространстве, земледелец во времени, и для того, чтобы иметь пространство, скотоводу-кочевнику нужны линии. Чтобы иметь пространство, надо быть в движении, и индоевропеец со времен исхода, или изгнания с Севера, уже не может остановиться. Инерция стереотипа переходит в инерцию мышления, и когда индоевропеец слез с коня и колесницы, он придумывает велосипед, автомобиль, паровоз, самолет — все для того, чтобы «per», «пересекать». И в этом ему не было и не будет равных, и это еще раз показывает, что германская раса с «мерседесами» и автобанами — это сливки и соль индоевропейской, или, как они сами любят себя называть, индогерманской расы.