Нахатаспе радушно встретил его в своей хижине. Казалось, улыбаются все бесчисленные морщинки его лица.
— Ты хочешь, чтобы я на какое-то время стал осведомителем? ухмыльнулся он. Он побывал в Карлайсле еще в восьмидесятые годы прошлого века и с тех пор не прекращал насмешек над белыми. Он соглашался с тем, что физика — довольно забавная наука, но особую пищу для его шуток составляла антропология.
— Хочешь услышать что-нибудь остренькое об узаконенном у нас гомосексуализме? Или, может быть, зажарить тебе на обед собаку? Присаживайся на одеяло, Эдвард.
— А куда подевались все ваши стулья? И смешной портрет президента Мак-Кинли? И… и все остальное?
Хижина была совершенно пустой, если не считать нескольких горшков для приготовления пищи, которые стояли на выложенном из камня очаге в центре хижины.
— Я повыбрасывал весь хлам, — небрежно произнес Нахатаспе. Вещи ужасно утомляют.
Ройланду показалось, что он понимает, что все это значит. Нахатаспе уверовал в то, что довольно скоро умрет. Эти индейцы верят в то, что обладание разными пожитками может повлечь более скорую смерть. Обычай, разумеется, запрещает всякие разговоры о смерти.
Индеец изучающе посмотрел на лицо Ройланда и, как бы прочтя его мысли, сказал:
— О, тебе об этом можно говорить сколько угодно. Пусть это тебя не смущает.
— Вы неважно себя чувствуете? — обеспокоено поинтересовался Ройланд.
— Просто ужасно. Мою печень пожирает змея. Забралась туда и ест. По-моему, ты сам тоже чувствуешь себя не очень-то хорошо, правда?
С трудом укоренившаяся привычка во всем соблюдать секретность принудила Ройланда уклониться от прямого ответа на вопрос.
— Когда вы говорите о змее, вы на самом деле так считаете, Чарлз?
— Разумеется, — кивнул старый индеец. Выудив из горшка горячую тыкву, он стал дуть на нее. — Что знает необразованное дитя природы о всяких там бактериях, вирусах, токсинах и опухолях? Что я могу знать о том, что раскалывает небо?
Ройланд резко поднял брови. Индеец продолжал спокойно есть.
— Вы слышали какие-то разговоры о чем-то, что раскалывает небо?
— Какие уж там разговоры! Эдвард, мне это несколько раз снилось, индеец повернул подбородок в сторону лаборатории. — Вашим ребятам там не следовало бы только этим и бредить. Это проникает наружу.
Ройланд молча попробовал протянутую ему похлебку. Она оказалась весьма неплохой, гораздо вкуснее того, чем их потчевали в кафетерии, и ему не нужно было гадать об источнике мяса для ее приготовления.
Миллер успокаивающе произнес:
— Все это просто детские бредни, Эдвард. Не стоит расстраиваться из-за этого. У нас есть одно длинное и нудное предание о рогатой жабе, которая объелась дурманом и вообразила, что она — бог с неба. Она налилась вся гневом и попыталась разломать небесный свод, но ей это не удалось сделать, и она уползла в свою нору, стыдясь глядеть в глаза всем остальным зверям. От этого наша несчастная и подохла. Но, что в этом самое главное это то, что звери так ничего и не узнали о том, что она вознамерилась разломать небо.